Человек, Бог и бессмертие. Размышления о развитии человечества
Шрифт:
X. Листы из Книг Сивилл [16]
Во всем мире дикари вымирают. Уходя, они уносят с собой страницу за страницей древнейшей истории человеческого вида. Изучение дикарей как будто повторяет судьбу сивиллы, которая, уничтожая лист за листом, требовала все ту же цену за все уменьшающееся число оставшихся. Наши шансы сохранить для будущих поколений сведения об этих племенах – изможденных и близких к исчезновению марафонцах истории – уменьшаются с каждым годом, но по мере того, как они исчезают, ценность тех немногих достоверных сведений, которые нам удалось сохранить, скорее увеличивается, чем уменьшается. Ибо есть разница между Кумской Сивиллой и сивиллой антропологической: откровение, обещанное первой, не пропало навсегда вместе с трепещущими листами – будущее со временем откроется будущему; но кто будет читать в грядущих веках исчезнувшие записи прошлого?
15
Гораций. Exegi monumentum / Пер. С. Шервинского. – Прим. ред.
16
Totemism and Exogamy. Vol. I. P. 95.
XI. Цивилизация возникла из дикости [17]
Сфера социальной антропологии, как мы ее понимаем или, по крайней мере, как мы предлагаем ее рассматривать, ограничена простейшими началами, зачаточным развитием человеческого общества: она не включает в себя зрелые фазы этого сложного роста, тем более не охватывает практические проблемы, с которыми приходится иметь дело современным государственным и законодательным деятелям. Соответственно, это исследование можно назвать эмбриологией человеческой мысли и институций. Если быть более точным, это такое исследование, которое стремится выяснить, во-первых, верования и обычаи дикарей, и, во-вторых, остатки этих верований и обычаев, сохранившиеся как окаменелости у народов более развитой культуры. При таком описании сферы социальной антропологии подразумевается, что предки цивилизованных народов когда-то были дикарями и что они передали или могли передать своим более культурным потомкам идеи и институции, которые, как бы они ни были несовместимы с их последующим окружением, вполне соответствовали образу мыслей и действий того более грубого общества, в котором они возникли. Короче говоря, это определение предполагает, что цивилизация всегда и везде развивалась из первобытной дикости. Масса доказательств, на которые опирается это предположение, на наш взгляд, столь велика, что индукция поистине неопровержима. По крайней мере, если кто-либо оспаривает это, мы не считаем нужным с ними спорить. В цивилизованном обществе, смеем полагать, еще есть люди, которые считают, что Земля плоская, а Солнце ходит вокруг нее; но ни один здравомыслящий человек не станет тратить время на тщетные попытки убедить таких людей в том, что они заблуждатся, даже если эти плоскоземельщики и геоцентристы будут с совершенной справедливостью апеллировать к свидетельствам своих органов чувств в поддержку своих галлюцинаций, а это куда больше, чем способны сделать противники первоначальной дикости человека.
17
The Scope of Social Anthropology. P. 161–163.
Таким образом, изучение жизни дикарей является чрезвычайно важной частью социальной антропологии. Ведь по сравнению с цивилизованным человеком дикарь представляет собой остановку или, скорее, заторможенную стадию социального развития, и изучение его обычаев и верований, соответственно, дает такие же свидетельства эволюции человеческого разума, как изучение эмбриона – эволюции человеческого организма. Иначе говоря, дикарь для цивилизованного человека – словно ребенок для взрослого; и как постепенный рост интеллекта у ребенка соответствует и в некотором смысле повторяет постепенный рост интеллекта у всего вида, так и изучение первобытного общества на различных этапах эволюции позволяет нам приблизительно, хотя, конечно, не точно, проследить путь, по которому предки развитых народов должны были пройти от варварства к цивилизации. Одним словом, дикость – это первобытное состояние человечества, и чтобы уяснить, каким был первобытный человек, необходимо знать, что представляет собой дикарь сейчас.
XII. Ступени умственной эволюции [18]
Таким образом, на основе изучения, во-первых, первобытности и, во-вторых, ее пережитков в цивилизации, социальная антропология пытается проследить раннюю историю человеческой мысли и институций. Эта история никогда не будет полной, если только наука не откроет способ прочтения выцветших записей прошлого, о чем нынешнее поколение не может и мечтать. Мы знаем, что каждое событие, даже самое незначительное, влечет за собой изменения, пусть даже самые небольшие, в материальной структуре Вселенной, так что вся история мира в некотором смысле выгравирована на ее лице, хотя наши глаза слишком слепы, чтобы прочесть этот свиток. Возможно, в будущем будет найден какой-то чудесный реагент, какое-то волшебное химическое вещество, которое откроет тайные письмена природы, чтобы более великий толкователь, чем пророк Даниил, смог изложить их своим собратьям. Едва ли это произойдет в наше время. При тех ресурсах, которыми мы располагаем сейчас, мы вынуждены довольствоваться чрезвычайно сжатым, несовершенным и во многом тенденциозным описанием психического и социального развития человека в доисторические эпохи. Как мы уже отмечали, фрагментарные и не всегда надежные свидетельства достигают лишь ближайших поверхностных слоев человеческого прошлого. Мы быстро теряем нить, едва различимую в густой темноте абсолютной неизвестности. Даже на сравнительно коротком отрезке времени, не более нескольких тысяч лет, который более или менее доступен нашему пониманию, существует множество глубоких и широких пропастей, преодолеть их пока можно только с помощью гипотез, при условии, что история эволюции идет непрерывно. Такие мосты в антропологии, как и в биологии, наводятся с помощью сравнительного метода, который позволяет заимствовать звенья одной цепи доказательств для восполнения пробелов в другой. Для нас, имеющих дело не с формами животного мира, а с результатами человеческой деятельности, правомерность сравнительного метода основывается на хорошо известном сходстве работы разума у разных народов. Мы уже обращали внимание на зияющее неравенство, существующее не только между народами, но и между людьми одного народа и поколения; но следует четко понимать и помнить, что эти различия носят скорее количественный, чем качественный характер, что они заключаются в различиях степени, а не вида. Дикарь не отличается от своего цивилизованного собрата: у него те же умственные и нравственные способности, но они менее развиты: его эволюция приостановилась или, скорее, затормозилась на более низком уровне. А поскольку первобытные народы не все находятся на одном уровне, а остановились или задержались на разных отметках восходящего пути, то, сравнивая их между собой, мы можем с той или иной степенью точности представить себе лестницу социального прогресса и примерно наметить некоторые этапы длинного пути, ведущем от дикости к цивилизации. В царстве разума такая шкала психической эволюции соответствует шкале морфологической эволюции в царстве животных.
18
The Scope of Social Anthropology. P. 171–172.
XIII. Дух науки [19]
Антропология, или изучение человека, занимает достойное место среди наук. Важным направлением этой науки является история общественных институций, о которой пойдет речь далее. Цель – проследить рост, развитие и упадок всех человеческих институций с древнейших до новейших времен, не просто фиксируя факты в хронологическом порядке, а соотнося их с общими причинами, связанными с физическим и психическим складом человека и влиянием внешней природы. Если мы хотим продолжить это исследование в научном духе, мы должны стремиться изучать верования и обычаи человечества с тем же строгим беспристрастием, с каким, например, зоолог изучает повадки пчел и муравьев. Достичь этой беспристрастности антропологу действительно гораздо сложнее, чем зоологу, поскольку обычаи и суеверия даже самых отсталых дикарей касаются
19
The Magical Origin of Kings (Lectures on the Early History of the Kingship). P. 2–4.
20
…не осмеивать человеческих поступков, не огорчаться ими и не клясть их, а понимать (лат.). (Спиноза Б. Политический трактат / Пер. С. М. Роговина и Б. В. Чредина. Глава 1, § 4.)
XIV. Индуктивный метод [21]
Наука, основанная на наблюдении, как, например, все исторические науки, может преподаваться одним из двух способов. Либо мы начинаем с изложения общих принципов и затем иллюстрируем их частными случаями, либо, наоборот, мы начинаем с частных случаев и на основе их сопоставления друг с другом пытаемся выявить те общие законы, которые, как принято говорить, управляют частностями. В первом случае речь идет о дедуктивном методе, во втором – об индуктивном.
21
The Magical Origin of Kings. P. 4–8.
Оба метода, как и большинство других, имеют свои достоинства и недостатки. Дедуктивный метод, по крайней мере на первый взгляд, является более научным. В нем присутствует завершенность, симметрия и точность, что очень привлекает. Он дает возможность увидеть предмет с высоты птичьего полета, что способствует восприятию и запоминанию. Таким образом, он прекрасно подходит как для изложения материала педагогом, так и для обучения учащегося. Другими словами, это наилучший способ передачи и получения сведений как в целях проверки знаний, так и для более высоких целей. Для таких целей индуктивный метод практически бесполезен. Он сразу погружает нас в такое море частностей, что поначалу трудно сориентироваться, то есть понять общие принципы, которые должны привести этот кажущийся хаос в порядок. Выражаясь общеизвестной и достаточно емкой фразой, трудно разглядеть лес за деревьями. Однако этот серьезный недостаток индуктивного метода с лихвой компенсируется одним весомым преимуществом: это метод открытий. Во всех науках, основанных на наблюдении, открытие в конечном счете должно идти от частного к общему, от отдельных наблюдаемых случаев к абстрактной концепции, связывающей их воедино. Существуют очевидные исключения, но при исследовании они, как мы полагаем, всегда будут только подтверждать правило. Таким образом, если индуктивный метод не подходит для приобретения знаний, то он хорошо подходит для их расширения; он не готовит студента к экзаменам, но готовит его к исследованиям.
Помимо этого общего преимущества индуктивного метода существует особая причина, по которой антропология должна придерживаться его в настоящее время. Чтобы применить обоснованную индукцию, необходимо собрать большое количество фактов, поэтому в индуктивных науках необходимо, чтобы период сбора сведений предшествовал периоду обобщения. Только после накопления и расположения по рубрикам плодов многочисленных наблюдений начинают проявляться общие законы, лежащие в их основе. Теперь антропология в целом и история общественных институций в частности находятся еще на стадии сбора материала. Главная потребность исследования – не столько теоретические построения, сколько факты. Особенно это касается той части исследования, которая связана с происхождением, ведь, как мы уже говорили, большинство значимых общественных институций восходят ко временам дикости, и, следовательно, если мы говорим о ранней истории человечества, то дикарь – это самый ценный источник сведений. Только в последние годы этому источнику уделяется должное внимание, и, к сожалению, он гибнет на глазах. Контакт с цивилизацией быстро стирает старые верования и обычаи дикарей и тем самым уничтожает свидетельства, имеющие бесценное значение для истории нашего вида. Самая насущная потребность антропологии в настоящее время – получить точные сведения о существующих обычаях и представлениях дикарей, пока они еще не исчезли. Когда они будут получены, когда будут тщательно изучены имеющиеся в наших архивах документы, когда все сведения будут распределены по рубрикам и усвоены, историк-философ сможет с достаточной степенью надежности сформулировать те общие законы, которые определяли интеллектуальную, социальную и нравственную эволюцию человечества.
Это не будет сделано в наше время. Великие мыслители, Ньютоны и Дарвины антропологии, придут после нас. Наше дело – подготовиться к их приходу, собирая, классифицируя и упорядочивая материалы, чтобы, когда в будущем появится великий разум и изучит их, он смог бы сразу обнаружить то единство в многообразии, то общее в частностях, которое ускользнуло от нас. Поэтому в настоящее время обязанность исследователя состоит в том, чтобы собрать воедино факты, независимо от того, отправляется ли он, как некоторые из наших друзей, за ними с риском для жизни в дикие страны или просто откапывает их в свое удовольствие в пыльных архивах. Прошло то время, когда провидцы и мечтатели, подобные Руссо, могли по собственному воображению воссоздать историю общества, и плоды их воображения принимались за видения грядущего золотого века, к их голосам прислушивались, как к ангельским трубам, возвещающим о пришествии нового неба и новой земли. Современному антропологу незачем витать в эмпиреях и строить воздушные замки. Его задача более трезвая и скучная: терпеливо накапливая факты, закладывать фундамент структуры, более прочной и долговечной, чем ослепительные фантазии Руссо. Однако и он в конце концов может оказаться зачинателем революции, революции тем более надежной и прочной, что она будет медленной и мирной.
Таким образом, метод антропологии – индуктивный, и в настоящее время антропологи занимаются в большей степени сбором и систематизацией материалов, нежели созданием на их основе теоретических обобщений. Однако определенная доля предварительных обобщений вполне оправдана и даже необходима. Даже работа наблюдателя вряд ли может быть выполнена без некоторой опоры на теорию, направляющей внимание наблюдателя на те моменты, которые в противном случае он мог бы упустить или счесть слишком незначительными. Но эти предварительные гипотезы не должны быть слишком строгими; мы всегда должны быть готовы пересмотреть или отбросить их, если они будут противоречить новым данным. Прогресс в этой, как и во всякой другой, области состоит в постепенном изменении теории в соответствии с фактами, концепции в соответствии с восприятием, мышления в соответствии с опытом; и поскольку совершенство на пути новых и новых уточнений недостижимо, прогресс бесконечен.