Человек-эхо и еще кто-то (Сборник)
Шрифт:
ЗАВЕЩАНИЕ
— Мит, осталось два часа.
— Просил же — помолчи. Это мое время.
— Считай, что его у тебя нет. Или ты уже решил?
Старик не ответил.
Вел он себя необъяснимо. Всю ночь просидел, повернувшись к стене, и, если бы Сэт не донимал его вопросами, не проронил бы ни слова. Не похоже, что он готов перейти Порог.
Сэта не впервые назначают Исполнителем, он провожал многих, и никто еще на его памяти не нарушил Традицию. В камеру приходили уже с Завещанием, последняя ночь ничего не меняла, она лишь формально считалась заветной. Так было
Старик же вошел в камеру без Завещания.
— Может, тебе нездоровится, Мит?
— Все в норме, не беспокойся.
— Скажи, если что…
За стеной камеры дежурил врач. В пороговом возрасте всего можно ждать, случались и срывы. А старик, должно быть, на пределе, даже не прилег. Надо же, ночь напролет вот так… Напряженно вздернуты плечи, плотно прижаты к бокам локти, ладони спрятаны в коленях. Он что, замерз?
— Мой долг напомнить, что никто не уходит за Порог, не оставив завета… Ты меня слышишь, Мит?
— Ты все делаешь, как надо. Мне повезло с тобой. Спасибо, Сэт. А читать не стоит, не трудись. Традицию я помню, память у меня еще крепкая.
Но Сэт, остановившись за спиной старика, зашептал заученные ритуальные строки: «Мы живем в слове и деле. Каждый из нас есть то и только то, что рождает наша мысль и творит наша энергия. Вступив на Порог, помни: рожденный для слова и дела, ты оставляешь после себя лишь слово и дело. Если ты не успел сказать — скажи, и мы услышим. Если ты не успел сделать — завещай, и мы выполним. Да будет мудрым твое слово! Да будет благим твое дело!»
Плечи старика дрогнули. Они все так же тянулись вверх, но прежнего напряжения не было, словно лопнула.скрытая в них пружина.
Сэт взглянул на часы. Надо что-то предпринимать.
— Чем тебе помочь, Мит? — спросил он чуть ли не с отчаянием.
Старик неожиданно хохотнул.
— Разве я похож на того, кому нужна помощь?
— Утро уже! За стеной наверняка светает. Скоро придут…
— Помолчи. Этим ты больше поможешь.
Безумец! Что он надумал? Неужто решил уйти без Завещания? Совсем из ума выжил, старый хрыч.
— Не ругайся, Сэт.
В круглой камере как ни пойди — двенадцать, нет, двенадцать с половиной шагов. За бессонную ночь Сэт исходил ее до последнего сантиметра. Ноги одеревенели, пол плывет качелями, и все острее желание повалиться мешком, забыться хотя бы на мгновение. Но он знает, стоит присесть или прислониться к стене — тотчас уснет. Вот будет позорище, если его. Исполнителя, застанут утром спящим. Он и так, похоже, начисто оскандалился. Пальцем станут показывать: смотрите, это тот, кто спровадил за Порог, не получив завета!
А старик все молчит.
Поначалу Сэт возгордился, узнав, что назначен Исполнителем. Не всякому выпадает честь провожать таких, как Мит. Само его имя — легенда. Он первым прошел звездный путь, и сколько бы потом ни прыгало в Галактику, — первый остается первым. И он же принес весть о людях — обитателях
— Сколько? — резко спросил Мит.
Сэт встрепенулся: похоже, старик решился.
— Всего полтора часа, даже меньше.
Старик повернулся, прижался спиной к стене.
— Сядь, Сэт. Я буду говорить.
Посеревшее лицо было спокойно, лишь в глубоких глазницах гуляли пожары.
— То, что я скажу, касается только меня. Не хо телось бы, чтобы узнали другие. Я могу положиться?
— Это что — Завещание?
— Нет еще. Его я объявлю сам, и ты подтвердишь. Но завет покажется бредом, если не знать, чем он вызван. Так что обещаешь?
— Постараюсь, если…
— Сказал же, касается только меня. Ни пользы, ни вреда другим не будет. Теряем время.
— Я слушаю, Мит, говори.
Старик глубоко вдохнул, словно набрал в легкие воздуха на всю исповедь.
— Меня считают сумашедшим, и ты — тоже. Не возражай. Так оно, наверно, и есть. После всего, что было там, на той планете… Я их вижу каждый день, вот уже двадцать лет…
— Ты о тех несчастных, что называют себя людьми?
— Несчастные? Мы их просто не поняли, не разгадали.
— Ошибка слепой природы, издержки эволюции разума. Они обречены жить в вечном разладе с собой и друг с другом.
— Но и в гармонии! Поверь мне, Сэт, в высшей гармонии.
— Пусть так, Мит. Не будем спорить, ты не успеешь сказать.
— Говорю уже — о планете людей. И о себе. Там вышла такая история… Я, кажется, убил одного из землян.
— Убил?! Что значит «кажется»?
До той встречи он уже немало знал о них. Видел их города и жилища, овладел способами общения, разбирался в нехитрых машинах, которыми во множестве окружал себя человек. И все это — еще на орбите, не покидая корабля. Засланные им кибер-информаторы обшарили крупнейшие банки знаний землян, подсосались к каналам связи. В несколько дней он настолько освоился, будто провел среди людей всю свою жизнь.
Не все ему было понятно. Земляне пользовались множеством языков — зачем, если можно обойтись одним? Почему люди обособляются в какие-то государства, устанавливают искусственные границы и потом охраняют их? Отчего одни изнемогают от работы, другие изнывают от безделья? Ставила в тупик полная беспомощность в распределении благ: как можно умирать от голода, когда на планете все есть? А болезни? Лечатся, лечатся и сами же их вызывают. Но что особенно поразило — неуемная жажда насилия и смерти. Казалось, люди рождались лишь для того, чтобы убивать. С каким-то неизъяснимым упорством одни уничтожали других и гибли сами. Делали это днем и ночью, на всех континентах, тысячами разных способов. Убивали поодиночке и полчищами, скрытно и у всех на виду, бесшумно и в сопровождении невообразимого грохота, огня и дыма. Эпидемия смерти разгуливала по планете, не зная перерыва…