Человек хотел добра
Шрифт:
— Чей же, как не твой? Давал, думал чем-то порадовать, занятие подыскать. И вот обернулось…
— Впредь умнее буду.
— Умнее-то будешь! — сердито передразнил он, подтолкнув ногой стул, откинул назад рассыпавшиеся волосы и сел, сразу будто успокоился. — Пока таким путем ума набираешься, голову сломаешь.
Это меня обидело.
— В чем я виноват? — спросил я учителя.
— Кто тебе сказал, что виноват? — искренне удивился он. — Не думай, пожалуйста, будто на тебя тут наседают. Речь идет, чтобы в будущем такого не повторилось. Думаешь, дальше у тебя жизнь
Ему, видно, самому понравились эти слова, и он повторил их, как любил на уроках повторять главное из своих объяснений:
— Да, к ним бежать надо! Всегда советоваться. А ты что? Затаился, как хорек, шипишь исподтишка на всех и вся. Нельзя же, Семен, быть таким легкомысленным. Понимаешь ты меня?
— Понимаю.
Только напрасно он: я не убегал от людей, просто понадеялся на самого себя. Что ж, в будущем попробую советоваться.
В этот день Нину я больше так и не видел. Даже не вышла попрощаться. Зря она на меня сердится, хотя, может, и виноват я перед ней. Она тогда на катке рассказывала о себе самое сокровенное, а я пытался врать про чижа, главное — в один и тот же день.
За столом у окна на обычном моем месте расположился Николай. Почерневшие от металла и машинного масла короткопалые руки выстукивают барабанную дробь. Рядом Вера, похудевшая и какая-то отчужденная. Я стою перед ними. Разговор идет обо мне. Николай говорит неторопливо, обдумывая каждое слово.
— Семен! Ты человек взрослый. Давай говорить начистоту. Мы хотим пожениться. На первых порах придется купить то, другое… Непосильно будет…
Он переводит взгляд с Веры на меня, как бы передает ее слова, а не свои.
— Мы решили: сдашь экзамены за седьмой класс — пойдешь работать. Я тебе помогу устроиться. Приобретешь специальность… Что ты думаешь?
— Ничего не думаю. Пойду, если надо… — с вызовом отвечаю я. — Я и сам хотел без вашей помощи…
— Сема! Как ты разговариваешь! — вмешивается Вера. — Коля предлагает самое разумное, что можно сейчас сделать. Учить тебя до десятилетки мы не можем, тем более ты стал хуже заниматься…
Учиться я стал хуже. Что это так — ей известно. Она забыла немногое: спросить, в чем же дело? Почему ее брат стал хуже учиться?
— С хулиганьем тоже связался, — продолжает сестра. — Счастье твое, что все кончилось благополучно. При деле ты скорей посерьезнеешь, станешь человеком. Будешь плотником или штукатуром. И учиться немного — месяца три, а там дадут рабочий разряд;
Все просто: им надо пожениться, устроить свою жизнь, а мне — на работу. Умом я это понимаю. И сам знаю, что надо работать. Но в душе у меня буря: злит вмешательство Николая. Сдерживаться поэтому очень трудно.
— Буду! Что еще?
Николай краснеет от злости. Меня это мало беспокоит. Я думаю о другом.
— Таню как? Куда ее решили? — нарочно подчеркиваю я последнее слово.
Вера
— Таню будем воспитывать. Мы уже думали с Колей…
Тот перебивает сестру:
— Воспитывать девочку где-то надо.
На меня нападает беспричинное веселье. Я смеюсь им в глаза. Николай опешил, не знает, как к тому отнестись.
— Делайте, что вам надо. На первых порах купить то, се…
Я выхожу, хлопнув дверью. Сразу становится тоскливо. Какая-то пустота в голове, обрывочные мысли путается. И вдруг ясная картина перед глазами… Вера мечтает. Поедем в деревню, остановимся где-нибудь в будке железнодорожника… будем слушать, как поет ветер.
Вера стала неузнаваема…
На улице весна. Скоро экзамены. Но о них и вспоминать не хочется. Моя последняя школьная весна. Не знал, что она так грустно кончится. А ребята, наверно, будут учиться дальше. Лева Володской постарается получить золотую медаль. Как он растерялся, когда узнал о моих похождениях с Пашкой и Корешком! Ведь он всегда считал, что знает, чем живут ученики нашего класса. И такой случай… А мои первоклашки? За всеми неприятностями я совсем забыл о них: плохой им достался вожатый.
Гуляю долго. Болтаюсь без цели по улицам. Зайти бы к Тольке Уткину, да они уехали: сменяли свою квартиру и теперь живут в центре города. Ехать к ним далеко. Да и застанешь ли Тольку сейчас? Наверно, бегает где-то, ошалело радуясь весне.
Дома раздеваюсь — и сразу под одеяло. Вера ворочается, не спит. Чувствую, ей хочется говорить. И в самом деле:
— Сема?
— Ну!
— Сема… ты зря сердишь Колю. Он неплохой человек… Заботится.
Я закрываюсь с головой. Слова сестры теперь доносятся глухо, неразборчиво. Кажется, что она не ругает меня, а жалуется на что-то.
Глава одиннадцатая
Я устраиваю свои дела
В воскресенье еду к Алексею Ивановичу Уткину.
Еще очень рано. На улицах безлюдно. Только дворники поднимают пыль, сметая сор с тротуаров, да громыхают изредка по мостовой в сторону рынка колхозные подводы с молоком.
Времени у меня достаточно, и я направляюсь к Волге, откуда доносятся голосистые гудки пароходов. Пустынным садиком, где у входа стоит памятник погибшим красногвардейцам, я прохожу к Стрелке. Вот она, Волга, блестящая в утреннем солнце. С правой высокой стороны ее тянутся по берегу заводские постройки и дома. Эта часть города в последнее время стала быстро застраиваться. Видны высокие складские помещения и стрелы кранов нового грузового порта.
С другой стороны берег пониже и почти не заселен. Обширная низина оканчивается сосновым бором, утонувшим сейчас в синей дымке.
Нет красивей набережной, чем у нас в городе. От Стрелки на несколько километров идет липовая аллея. Чугунная решетка обрамляет высокий берег. С реки весь город кажется в зелени деревьев. В одном месте над высоким обрывом нависает круглая беседка. Когда шло кино «Бесприданница», все говорили, что оно снималось у нас и что такой замечательной беседки ни в одном городе не найдешь.