Человек и пустыня
Шрифт:
— Много поймал — это совсем недавно. Только тут, конечно, работнику пришлось уделить половину.
— Половину?
— А как ты думал? К примеру, Костя найдет, ему половину… В те поры работник-то — Петька Широков — сразу избу поставил, две лодки купил, снасть. Теперь в Терсе сам хозяйствует. На три тысячи продали тогда. Ты что, Костя, остановился? Э, да ты узел запутал, елова голова. Гляди весь детыш испортил.
Костя спохватился — прыгающими руками потянул ивовый узел назад, чтобы развязать… «Половина?»
Опять замолчали. Плели долго — каждый думал
— А ну-ка, подите сюда, ребята!
Иван и Костя поспешно подошли.
— Глядите-ка, с седьмой, кажись, на шестую слезла. (Он показал пальцем на зарубки.)
Иван решил сразу:
— Слезла.
Костя усомнился:
— А не вверх ли ползет? Где седьмая? Седьмая вот, в воде.
— Тю-тю-тю, ведь правда, — сказал Кондрат. — Только не волной ли захлестнуло? Ну, еще подождем. Раз вода не спешит, и нам спешить некуда. Где ребята-то? Надо бы обедать. Гляди, к полдням близко. Смеряй-ка, Костя.
Костя выпрямился столбом — тень упала до черного корешка. Он заметил, как длинна тень, и смерил, сколько в ней его — Костиных — ступней. Ступней вышло три.
— Ровно! — сказал он. — Ровно двенадцать часов.
— Ну, живо, живо, ребятушки, обед готов.
Костя схватил котелок, побежал к воде. Иван полез в кусты за сухими сучьями. Кондрат собирал опавшие листья на разжигу…
Скоро приехали работники в лодке, горой нагруженной прутьями. Обед — одно-единое блюдо, кашица с мясом, — был готов, все уселись кружком на разостланной ватоле.
— Похоже, завтра вода сбывать будет, — сказал Иван.
— Да, гляди, как у сокоря пучки надулись, — вот-вот лопнут.
Все посмотрели на молодой осокорь, стоявший по колено в воде.
— А мы сейчас луговика Власа встретили, — заговорил рыжий работник, — тебя, дядя Кондрат, обругал почем зря.
— За что же?
— Старый, говорит, дьявол. Прячет, говорит, этого голяка Костьку… Я, говорит, доберусь до них!
Кондрат засмеялся.
— Дался ему этот Костька. Береги не береги, все равно… Девка не камень, под лопух не спрячешь. Ты бы, Костя, не тревожил его зря.
— Я его не тревожу. Я у них не бываю.
— Знаю, что не бываешь. Да девка-то к тебе плавает.
— Не плавает. Отец теперь лодку на замке держит. А ключ с собой.
— Ишь дьявол! Как же вы? Так и не видаетесь?
Костя не ответил.
— Ну, как не видаются, — засмеялся Иван, — она, поди, к нему вплавь приплывает: она — бой-девка, лучше любого рыбака плавать умеет…
Эти ночи Кондрат совсем не спал: нужно было заметить самое-самое начало спада. Над дальними
«Стоит!» — подумал Кондрат.
Он вернулся опять ощупью в шалаш, где вповалку храпели Иван и трое работников, лег на ватолу, ворочался, слушал, и голова у него была полна жара от бессонной ночи и беспокойства. А кругом — за шалашом — уже все просыпалось. Недалеко крякали утки, зарянка уже пела третью песню, пролетели сорокопуты и закричали неприятными резкими голосами: «Кэ-кэ-кэ!» По-кошачьи крикнула иволга.
— Ребята, вставай! — крикнул Кондрат. — Убывает!
И крик будто хлестнул всех — полы шалаша разом откинулись, встревоженные, всклокоченные, вылезли Иван, Костя, работники.
Вода уже вся светилась. Туман висел только на дальних ракитах. Иволга пела звонко-звонко…
— Глядите, сокорь зацвел! — крикнул Костя.
На нижних, самых старых ветках осокоря паутинились белые волоски — ресницы семян.
— Скорей грузите лодки! — распоряжался Кондрат. — Ты, Иван, катай на Кривиль, а вы городите Грязнуху.
И получаса не прошло, все четыре лодки, перегруженные плетешками, вершами и вентерями, плыли от Гремучей гривы, чтобы поспеть вовремя перегородить все рыбьи пути.
На самой большой лодке ехали Кондрат и Костя; Костя греб. Он глубоко опускал весла, и лодка от каждого удара плыла саженями. У верхнего ерика они остановились, вытащили из лодки два плетня и, вбивая колья в дно, перегородили весь ерик, и на стыке плетней установили большой короб. Отсюда проехали к среднему ерику, потом к нижнему, везде поставили плетни и короба.
— Шабаш, не уйдет, — сказал Кондрат, — До самого Очарковского озера все будет наше. Теперь поедем к Студеным водам.
Оба они работали с азартом. Кондрат был доволен и по дороге к Студеным водам говорил неторопливо, веско, точно учил:
— Вот теперь ты примечай, где косяки. Не ноне-завтра пойдет большой спад, рыба опять побежит в Волгу, побежит и будет плутать. Вороны да чайки лучше нас знают, где косяки. По ним замечай. Где кружатся, тут и лови — тут косяк.
Только к позднему вечеру, измученные вдребезги, они вернулись на Гремучую гриву.
Два следующие дня были бешеными. Вода убывала. Рыба шла из лугов и озер в Волгу. Ей ставили преграды всюду. Кондрат арендовал берег на десять верст, — пятерым работникам — это много. Управились едва-едва. Лишь к концу четвертого дня начали проверять короба, вентеря и верши. Из города от рыбного кооператива приехал приказчик — верткий, черненький, смешливый. Вечером у костра он угостил всех водкой.