Человек и пустыня
Шрифт:
— Опять, как прежде, — засмеялся Кондрат, увидев бутылку, — бывало, скупщики без бутылки к нам не являлись.
Приказчик жил сутки на стану. Рыбы при нем попало немного. Он «наладил дело» (по таким-то и таким-то ценам доставляйте в город), уехал. Прощаясь, подвыпивший Кондрат сказал ему, смеясь:
— Готовьте большие соли, косяк хотим поймать. Завалим вас рыбой.
Приказчик понял шутку.
— За солью дело не станет, — ответил он, — только давайте больше рыбы.
— Что ж, с завтра на всех лодках поедем,
Косяки! Косяки! Кто из наших рыбаков не мечтает в зимние ночи о них — многотысячных косяках дельной рыбы? Эти рассказы о рыбаках-удачниках, о тех, кто имеет теперь свои сады, свои лодки, сети, снасть, — эти рассказы связаны с косяками.
— Пузров нашел косяк — три тысячи выручил.
— Вершилов нашел — на две тысячи потянуло.
И тут вот какое дело: интересно всем — хозяин ты или работник. Хозяин нашел — выручка целиком, работник — выручки половина. А бывало, что с такой половины в один день рыбак-работник становится на свои ноги.
Ого, сколько думал про это Костя. Обида подогревала, — луговик Влас так прямо в глаза и сказал: «За босяву не отдам». Убежать бы можно Дуньке, времена не прежние. А боится…
Над спокойной убывающей водой чайки и вороны носились лениво, посматривали вправо, влево. И нигде не кружились стаей. По пути Костя опорожнил три забоя — лодка загрузилась рыбой. У Семи вязов, где — после спада — идет главная луговая дорога, замаячила черная лодка. У Кости стукнуло сердце. Он повернул свою лодку туда. Черная лодка высунулась из-за кустов.
— Тебе чего здесь надо, бродяга? — заорал грубый голос.
Костя молча поехал в сторону — он сцепил зубы, чтобы не ответить на ругню. А Влас орал до хрипоты…
Рыбаки съехались на стан только в сумерки. Никто не спрашивал, никто не говорил об удаче: была бы удача, сказалась. Только Кондрат угрюмо буркнул:
— Влас тоже ездит, ищет.
— И я встретил его, — сказал Иван, — и девку с собой возит: боится одну оставлять.
Кондрат щелкнул языком:
— Ах, и девка! Совсем уже выкунела. Что твоя краля. — И мигнул плутовски.
«Все равно от меня не уйдет, — подумал Костя. — И без косяка возьму».
Еще день и еще другой бесплодно ездили рыбаки по лугам. Вода сбывала быстро. Уже наметились верхние озера и ерики. В заводинах рыба оставалась — можно было ее вычерпывать, но оставалось помалу. К концу третьего дня Костя увидел версты за три — облаком кружились птицы. Что есть духу, с бьющимся сердцем он помчался туда. Птицы вились над заводиной, переполненной мелкой недельной рыбешкой.
Вечером на стану решили переехать с Гремучей гривы на Линевый мыс. Костя понял: Кондрат уже не надеялся, что косяк найдут. Опять потянутся серые дни…
Теперь уже все говорили о косяках свободно — подшучивая. После ужина Костя захватил чапан, отошел в сторону — к старому осокорю, — завернулся с головой
— Вставай! Иди! У Белого родника в заводине косяк! — шептала Дунька. — Скорее!
Костя сидел неподвижно.
— Скорей же, дурной! Что ты? Аль очумел? Не перехватили бы. Бегла я, бегла, вся измокла. Вчерась вечером увидала…
Костя провел левой рукой по лицу.
— Скорей! — опять поторопила Дунька. — Сперва один съезди, потом своих разбудишь… Ну, я побегу. Гляди же, не прозевай.
Она сделала шаг, другой назад, скрылась за кустом, Костя все сидел, ничего не понимая.
«Косяк», — вдруг вспомнил он.
Он прыжками бросился к лодке. Утро только начиналось. Налегая на весла, что было духу, Костя помчался к Белому роднику… Над родником уже вились чайки и вороны, голодные после долгой ночи…
1928
ВОРОБЬИ
По пути к северу ледокол «Малыгин» зашел в город Александровск — самый северный и самый удивительный город СССР. Черные гранитные горы толпой стоят здесь вокруг гавани, а гавань, как чаша, поблескивает далеко внизу под горами, вечно спокойная, без единой волны, никогда не замерзающая, глубокая, как человеческое сердце.
Ледокол встал у пристани, где возле берега горами лежал каменный уголь, привезенный сюда из Англии. Члены экспедиции и кое-кто из команды пошли на берег в черные холодные горы. О, как бесплодны и суровы эти гигантские камни! Нигде никакой растительности: морозы и ветры, прилетая с океана, мертвят все живое. Лишь кое-где, в долинах на припеке, робко зеленеет морошка и серыми пятнами пестреет мох. В одном месте зеленел березовый «лес». Этот «лес» был человеку по щиколотку. Капитан, смеясь, сказал, показывая на березки:
— Вот в таком бору перед осенью вырастает много грибов, и тогда грибы бывают вдвое выше леса.
С гор пошли в город. Дома и избы приютились меж огромных камней, суровых, обточенных ледниками, сползавшими здесь когда-то. Тротуары деревянные, неровные, они то поднимаются, то опускаются, следуя изгибам горы. И странно видеть, что во дворах здесь ходят куры, что две козы стоят у стожка и поспешно жуют черное-черное сено. На неуклюжем плетне гирляндой висят рыбьи головы, — так в благодатном черноземном крае вешают иной раз на заборах плетеницы лука и подсолнухи или мелкие дыни-горлянки.