Человек и ситуация. Уроки социальной психологии

Росс Ли

В то же время исследования и ежедневные наблюдения постоянно напоминают нам, что люди зачастую резко отличаются друг от друга как в отношении реакций на отдельные ситуации и события, так и в отношении целостных паттернов своего повседневного поведения. Мы попытаемся доказать, что разделяемая обычными людьми убежденность в стабильности, согласованности, связности и предсказуемости индивидуальных различий не всегда является одной лишь когнитивной иллюзией. Напротив, она основывается (по крайней мере в некоторой степени) на данных повседневного опыта. Будучи далекими от оспаривания самого существования или важности индивидуальных различий, мы просто признаем их как факт, чтобы затем исследовать то, что лежит в их основе и что из них вытекает. Говоря точнее, мы изложим здесь “ситуационистское” и “субъективистское” объяснение индивидуальных различий, которое придает большой вес сложной динамике социальных систем и роли процесса субъективной интерпретации.

Таким образом, нашей задачей будет описание индивидуальных различий, нацеленное на объяснение того, какого рода различия все-таки существуют и имеют значение, при каких обстоятельствах они бывают мало заметны и когда может иметь место их неправильная интерпретация.

Начиная с главы 2, в ходе рассмотрения некоторых классических социально-психологических исследований мы будем пояснять на примерах, что нами имеется в виду под силой воздействия ситуационных факторов. В этой главе мы сосредоточимся в первую очередь на групповом влиянии и затем на концепции канальных факторов как проводников и барьеров, облегчающих или затрудняющих изменение поведения. Главу 3 мы посвятим обсуждению значимости процессов субъективной интерпретации. В ней мы вновь обратимся все к той же очевидной мысли, что субъективная интерпретация варьируется от индивида к индивиду и представляет собой важную детерминанту социального поведения. Более важно для нас подчеркнуть тот факт, что люди обычно не способны осознать и учесть капризы субъективной интерпретации, сделав на них поправку как при прогнозировании своего собственного поведения, так и при предсказании и интерпретации поведения других. Следствием подобного недостатка является то, что люди слишком часто дают ошибочные прогнозы чужого поведения, а затем оправдывают свои заблуждения, объясняя расхождения фактических результатов с ожидаемыми наличием устойчивых диспозиций у действующих субъектов.

Следующие четыре главы будут специально посвящены предсказуемости индивидуального поведения. Свое рассмотрение мы начнем в главе 4, где предпримем обзор некоторых важнейших исследований, документирующих незначительную величину кросс-ситуативной согласованности поведения людей, помещенных в фиксированный набор ситуаций (в частности, согласованности поведения, связанной, на первый взгляд, с классическими чертами личности — такими, как экстраверсия и честность). Затем, в главе 5, мы покажем, что эти данные действительно вызывают у людей удивление. Иными словами, обыденные представления о согласованности и предсказуемости поведения являются ошибочными как в качественном, так и в количественном отношении, причем таким образом, что помочь здесь не может никакое уточнение показателей или определений. В главе 6 мы обсудим то, что считаем источниками реальной согласованности и предсказуемости поведения. Некоторые из них связаны с индивидуальными различиями в ролях и в других требованиях, предъявляемых ситуацией, а некоторые вообще не имеют отношения к устойчивым индивидуальным различиям. В главе 7 мы обратим наше внимание на давние, но с некоторых пор пребывающие в забвении вопросы влияния культурных факторов на поведение, заново высветив в них роль ситуаций, субъективной интерпретации и напряженных систем. Мы постараемся доказать, что разные культуры, включая хорошо исследованные локальные субкультуры современного западного общества, обусловливают попадание человека в различные ситуации с разной социальной динамикой. Это приводит к возникновению привычных расхождений в субъективной интерпретации, имеющих вполне реальные последствия для социальных действий.

В заключительной главе 8 мы будем рассуждать о том, что можно извлечь ценного из проведенного нами в предыдущих семи главах анализа для организации социальных воздействий и контролируемых социальных изменений. Мы обсудим некоторые прикладные исследования, иллюстрирующие, как мы полагаем, ценность рассматриваемых в этой книге традиций ситуационизма, субъективизма и напряженных систем. Цель нашего анализа состоит в том, чтобы объяснить, почему результаты одних видов социальных воздействий, от которых в целом ожидают мощного эффекта, вызывают разочарование, и почему другие, менее, на первый взгляд, мощные и дорогостоящие воздействия могут давать лучшие результаты. Данный анализ позволяет на конкретных примерах рассмотреть уроки, которые психологи-практики могут извлечь из опыта лучших традиций теоретической социальной психологии, а психологи-теоретики — из истории успешных и безуспешных попыток ее применения. Кроме того, мы полагаем, что эти уроки могут быть важны для обычных людей, пытающихся применять методы социальной психологии к своей повседневной жизни, а также для осмысления устремлений общества как целого решать наиболее насущные социальные проблемы и достойно отвечать на вызовы времени.

Глава 2. Власть ситуации

Социальное влияние и групповые процессы. Канальные факторы

Несколько лет

назад в одной из европейских стран группа итальянских футбольных болельщиков подверглась нападению нескольких сот разъяренных британских фанатов. В результате десятки итальянцев были убиты. Все мы испытываем отвращение к подобному поведению и осуждаем его, но понять его мы не можем. Все мы склонны сводить объяснение подобного поведения к единичным проявлениям индивидуальной агрессии, будучи не в состоянии признать, что выливающаяся в неистовство толпы ситуация обладает свойствами, которые не могут быть спрогнозированы на основании знания о поведении людей в обычных жизненных обстоятельствах или информации об индивидуальной истории ее участников.

И в самом деле, как отмечает Оллпорт (Allport, 1954) в своем классическом очерке истории социальной психологии, именно эти наблюдения заставили таких социальных мыслителей, как Тард (Tard, 1903) и ЛеБон (LeBon, 1896) осознать потребность в выведении анализа социальных процессов за пределы рассмотрения индивидуальных потребностей и личностных черт. Нахождение в толпе — отмечали они — заряжает индивидов энергией, одновременно лишая их способности к рациональному суждению, а заодно и ощущения границ приличия, регулирующих их поведение при иных обстоятельствах. Находясь в коллективе, люди охотно, иногда даже с большим энтузиазмом, ведут себя так, что это вызвало бы у них стыд и смущение, окажись они в одиночестве. В настоящее время мы можем наблюдать примеры “обезличенного” поведения в ходе уличных беспорядков и расовых волнений, а в менее угрожающих формах — на студенческих пирушках по случаю окончания семестра, проходящих на пляжах Флориды и Калифорнии. Мы можем увидеть их также на торжествах по случаю “Жирного вторника”^{5} в Новом Орлеане, на карнавале в Рио и на всех подобного рода празднествах, где благочестивые набожные прихожане могут в соответствии с традицией отбросить обычные ограничения без страха подвергнуться осуждению.

Чем же объясняются подобные проявления? Простым возбуждением и всплеском эмоций? Или же ощущением анонимности, распылением ответственности, снижением вероятности наказания? Либо, как полагали социальные мыслители девятнадцатого столетия, толпа реализует таким образом некий таинственный источник энергии? Все эти уводящие в разные стороны объяснения долгое время продолжали оставаться захватывающей темой для исследований (Festinger, Pepitone & Newcomb, 1952; Singer, Brush & Lublin, 1965; Zajonc, 1965; Zimbardo, 1970).

Однако каковы бы ни были истоки подобных проявлений, линчующие толпы, мародерствующие молодежные банды или одурманенные футбольные болельщики — все они убедительно иллюстрируют факт управляющего влияния ситуации на поведение людей. И всякий раз, когда подобные события имеют место, возникает искушение впасть в фундаментальную ошибку атрибуции, пытаясь объяснить исключительно при помощи личностных диспозиций то, что может быть в целом понято лишь в терминах ситуационных влияний. Дело в том, что мало кто из нас может рассматривать подобные примеры коллективного попрания норм без ощущения, что ни мы сами, ни наши друзья и соседи, ни (в упомянутых случаях) вообще любые благопристойные члены общества не подчинились бы подобным групповым влияниям. В соответствии с этим мы полагаем, что те, кто все-таки поддался этому влиянию, продемонстрировали тем самым свойственную их личностным диспозициям неустранимую неуравновешенность и злонамеренность.

В приводимом в данной главе обзоре классических исследований социального влияния и управляющего влияния ситуаций на поведение человека мы акцентируем внимание на следующих двух положениях. Во-первых, социальное давление и другие ситуационные факторы оказывают на поведение человека более мощное влияние, чем принято обычно считать. Во-вторых, для того чтобы понять характер воздействия отдельно взятой социальной ситуации на конкретного человека, необходимо подчас уделять внимание ее тончайшим нюансам.

Социальное влияние и групповые процессы

Давление в направлении единообразия в лабораторных экспериментах: «аутокинетические» исследования Шерифа и парадигма Эша

Мы начнем наше обсуждение с серии экспериментов, дающих наиболее известные и, возможно, наиболее убедительные лабораторные примеры феноменов группового влияния и конформности, — знаменитых экспериментов Соломона Эша (S. Asch). По иронии судьбы именно эти эксперименты стали впоследствии приводиться в качестве, возможно, наиболее убедительной демонстрации подчинения индивида диктату группы, хотя Эш (по крайней мере, изначально) стремился показать прямо противоположное. В частности, Эш хотел внести ясность в то, что он считал неверными представлениями, порожденными остроумно спланированной и плодотворной серией экспериментов, предпринятых несколькими годами ранее неортодоксальным молодым психологом по имени Музафер Шериф (М. Sherif), эмигрировавшим незадолго до этого в Соединенные Штаты Америки из Турции.