Человек из чужого времени

Сидненко Борис Николаевич

– Это как хорошая книга, героиня которой затронула сердце, запала в душу и осталась там на всю жизнь.

– С одной лишь разницей: про книгу рассказывать можно сколько угодно, а про прежнюю любовь лучше и не пробовать.

– Да, и герои книг застывают в своих образах, а реальные люди стареют и с годами изрядно меняются.

– Но любовь-то не стареет.

– Это верно. В своей Елизавете я не ошибся. Совсем недавно я узнал о ее трагической судьбе. Мне до сих пор тяжело об этом говорить. Вы только представьте себе. Москва, 1905-й год. Террорист Иван Каляев в клочья разносит бомбой тело генерал-губернатора. Елизавета Федоровна собирает мужа по кусочкам и еще после этого она приходит к убийце в тюрьму, приносит

ему Евангелие и прощает его. Ее отвергают, и она уходит в монастырь отмаливать грех убийцы. Все свое состояние, драгоценности и украшения продает, а на вырученные деньги устраивает жизнь нищих и обездоленных. Обходит кабаки Хитрова рынка и уговаривает опустившихся людей отдать ей своих детей на воспитание. Принимает в монастырь падших и отчаявшихся в жизни женщин и обращает их к Богу. Создает приюты, больницу, народные квартиры. Одевается просто, живет скромно, – Михаил замолчал. Елизавета Аркадьевна тоже молчала. После продолжительной паузы он снова заговорил. – Ответьте мне на один вопрос: кто из современной знати, из высокопоставленных дам, из тех, кто называет себя элитой российского общества, способен на такое?

– Никто.

– Вот и я так думаю.

– Вы идеалист. Или все же романтик?

– Я – вшивый интеллигент.

– У вас что, ностальгия о прошлом или вы пишете дамский роман?

– Ни то и ни другое. Я говорю об идеальных женщинах. Я говорю о том, что из истории мы выбираем совершенно иные ценности.

– Об идеальных мужчинах тоже можно говорить часами. Только где они? Знаете что, Михаил, давайте сходим с вами в выходные в Петропавловскую крепость. Заодно и на диковинного Петра I посмотрим. Тоже ведь – идеальный мужчина.

– А что на это скажет ваш муж? Или вы и его предлагаете взять с нами за компанию?

– Мужа не будет. Вам беспокоиться не следует. Все решаю я. Сама. Кроме того, поговорим о том, что он мне вчера рассказал про вас.

– Про меня?

– Итак?

– Больше того, что я знаю, он вам рассказать обо мне не мог, – и немного помолчав, Михаил добавил: – Я согласен. В субботу, в 11 часов вам будет удобно?

– Мне удобно в любое время. Спасибо за приятную беседу и до встречи у пушки.

Дома Михаил долго думал, что ему делать с микропленкой. Он не знал, куда ее спрятать. Вновь в голову пришла коварная мысль: «А что если это повод, предлог указать сыщикам на то место, где я прячу бумаги Михаила?» И тотчас ему стало жутко стыдно. Как он мог хоть на один миг усомниться в своей любимой, в том человеке, который был для него и смыслом жизни, и самой жизнью! Он был в полном отчаянии. «А что если ее заставили, пригрозили и ради моей, ради нашей безопасности она пошла на такой шаг?.. Нет-нет, такого быть не может. В этой пленке наверняка и впрямь что-то очень важное… Юля! Вот кто мне поможет».

* * *

Михаил не знал, что Лизу в аэропорту подвергли унизительной процедуре тщательного досмотра. С раздеванием и полным обследованием всех ее вещей и каждого уголочка ее тела.

При этом Лиза не проронила ни слова. Про себя она повторяла всего лишь одну фразу: «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя».

Глава 6. Уравнение со всеми неизвестными

Лиза и Елизавета Аркадьевна не подлежали сравнению. Их невозможно было сравнивать. Это были две абсолютно разные женщины. И если бы все же кто-либо решил это сделать, то, узнав одну и другую, он бы с уверенностью заявил: «Две противоположности!»

Михаил невольно подумал: «Если бы я писал роман, то этот период своей жизни я бы назвал “Любовь и соблазны”. Меня можно не испытывать, я верен своей любимой!»

Как только Михаил увидел ту, которая кокетливо называла себя Елизаветой второй, он сразу понял: эта встреча добавит ему немало проблем к тем, что уже имелись.

За этими проблемами могли последовать любые неприятности. По тому, как женщина одевается на свидание, можно достаточно точно определить, какой смысл она в эту встречу вкладывает и какую цель преследует. В Смольном ее внешний вид подчеркивал, что она имеет хороший вкус, любит дорогие вещи, кроме нее, в Смольном других женщин просто не существует. Да и не женщины они, а подчиненные или сотрудники. Клерки. Внимание мужчин должно быть приковано только к ней, и только тех, кто ей интересен. Все остальные – коллеги или посетители. Занудные и надоедливые клиенты. В любом случае, никому не дозволялось заступать за черту. В то же время в ее облике был четко виден официальный статус. Было ясно – это лицо государственное, значит, неприкосновенное и недосягаемое. Все должно быть в рамках установленного этикета и циркулярных правил. Только Михаил был исключением. Такого исключения королевы может быть удостоен лишь шут или фаворит. Внимательно присмотревшись к ней, Михаил вдруг понял, что она чем-то напоминает ему Марину.

Сегодня, на свидании, все было иначе. Елизавета Аркадьевна была в черных кожаных брюках, облегающих ее красивую фигуру, в белой блузке с широким воротником поверх короткой кожаной курточки и глубоким вырезом. В отличие от Смольного, здесь у нее была свободная прическа, вернее, прически не было, и красивые густые темно-русые волосы были предоставлены в распоряжение легкого питерского ветерка. Все в ней как бы говорило: будьте проще, вот я какая – современная, изящная и обыкновенная. Но всего не укроешь и черные туфли на высоких каблуках, цокая по брусчатке, утверждали: «Я необыкновенная, я необыкновенная». День был тоже необыкновенный, хотя внешне был спокойным, теплым и не солнечным. Именно в такой день могло случиться нечто неожиданное – засиять солнце или налететь дождь с молниями и раскатами грома.

К памятнику было не протолкаться. Именно по тому, куда шел народ, они и определили, где находится это, уже изрядно нашумевшее творение Михаила Шемякина.

– Я уже давно так отчетливо не ощущала локоть ближнего.

– Да, здесь тесновато.

– Можно я вас возьму за руку, иначе меня окончательно куда-нибудь запихают?

– Конечно.

Народ двигался хаотично, но в основном в одном направлении, поэтому путники все же добрались до цели. Памятник стоял перед зданием гауптвахты. Они увидели нечто отрезвляющее. Сознание привыкло к классическому способу изображения исторических личностей, и это «нечто», которое они узрели, не вписывалось в прежние рамки и представления. Невозможно было сразу сказать, плохо это или хорошо. Многогранное ощущение Михаила Елизавета Аркадьевна выразила одним словом.

– Оригинально.

На большом кресле или престоле восседало большое тело с четко выделенными ногами, повторяющими форму престола. Эдакое шестиногое полуживое сооружение, за которым как бы стоял сам Петр I, цепко ухватившись сильными руками с неестественно длинными пальцами за подлокотники. Тело сидело в кресле прочно и фундаментально. Маленькая лысая голова с огромными глазами была как бы сама по себе. И невозможно было сказать, что это плохо, и трудно сразу же заявить – гениально. Они стояли молча в полном недоумении, пока кто-то рядом не произнес спокойно и рассудительно:

– Все нормально. Вертикаль власти. Маленькая голова, огромная бюрократия, которая задницей сидит на народе, и народ – до задницы деревянный.

Даже не оглядываясь, Михаил снова взял свою спутницу за руку и отвел в сторону, от греха подальше. Их притиснули к самому памятнику. И тут Елизавета Аркадьевна вслух негромко прочитала надпись на нем.

– «Основателю Великого Града Российского императору Петру Первому от итальянского скульптора Карло Растрелли и от русского художника Михаила Шемякина. 1991 год. Отлита в Америке.