Человек из грязи, нежности и света
Шрифт:
А уж, когда Соня догадалась, что ждет ребенка не от него, а от Эскина, она совсем приклеилась к Эскину, как навеки.
«С чего бы начать?! – задумался Глеб, уже сидя в ванной. – Отчего бабы дуреют, и любят нас как полоумные?! Когда любят даже тогда, когда и не любят?!
Наверно, лучше всего начать с жалости! Сначала заставить ее пожалеть себя, а потом уж она и сама будет любить до безумия, никого не замечая вокруг.
В женщине больше всего развит материнский инстинкт, а поэтому они так любят жалеть и опекать тех, кто особенно в этом
Ведь этот обалдуй, с самого начала, ревел как маленький ребенок и по любому поводу. Его хлебом не корми, а только дай немножечко поплакать!
Но в моей ситуации одни слезы меня не спасут!
Для Сони мои слезы будут уже избитым клише!
Тут нужна такая громадная жалость ко мне, чтобы ее всю наизнанку вывернуло!
Нужен стресс безумно-вечной силы! И тут его глаза остановились на бритвенном лезвии, лежащем на полке перед зеркалом.
Надо просто вскрыть себе вены, но не убивать себя, разумеется, а всего лишь сымитировать попытку самоубийства, а когда вода окраситься кровью, позвать их на помощь. Господи! Как все просто!» Глеб взял с полки бритвенное лезвие и осторожно вскрыл себе вены на запястье рук, и, погрузив их в горячую ванну, стал ждать, когда вода окраситься кровью. Когда вода вокруг него приобрела розовый оттенок,
Глеб завопил. Он вдруг испугался, что Соня с Эскиным не успеют выбить в ванной дверь и спасти его.
Он крикнул:
– Помогите! Умираю! – раз пятьдесят. Но никто и не думал его спасать.
Вода сделалась уже страшно темной, а сам он охрип и уже не мог кричать.
«Боже! Я же умираю, что я наделал!» – и тут Глеб почувствовав слабость во всем теле, еле выбрался из ванной и, открыв дверь, забежал к ним в спальню.
В этот момент Эскин уже в четвертый раз овладевал Соней, поэтому, когда Глеб включил в комнате свет, они возмущенно закричали, но тут же умолкли, увидев его сочившиеся кровью запястья.
– Суки! – прохрипел Глеб. – Я вас звал, звал, даже голос сорвал, а вы все не идете!
– А чего ж ты тогда звал, если надумал копыта откинуть, – усмехнулся Эскин.
– Пожалуйста, не надо! – сердито поглядела на Эскина Соня, и быстро накинув на себя халат, сначала перетянула своим поясом как жгутом предплечья Глеба, а потом увела его – плачущего за собой в ванну, чтобы обмыть порезы и перевязать бинтом.
– Я из-за любви к тебе, только из-за одной любви, – хныкал Глеб, испуганно оглядываясь на Эскина.
– Я тебе верю, дорогой! – сказала она, и нежно взяв за руку, увела.
«Вот, сукин сын, – подумал Эскин, – решил, видно, жалостью ее взять! А ведь и добьется своего! Вон, как за ним кинулась ухаживать! Как за ребенком! Черт бы его побрал! Уже вроде уговорил ее избавиться от него, и ребенок все-таки будет от меня, а не от этого идиота! И опять бардак!
Все же отец прав, и от этой женщины можно сойти с ума! И почему я такой несчастный?!.» Эскин еще долгое время лежал на кровати, поглощенный собственными
– Он хочет, чтобы остаток ночи я провела с ним, – шепнула она.
– А еще он больше ничего не хочет, – нервно засмеялся Эскин.
– Я боюсь, что он опять чего-нибудь с собою сделает, – вздохнула Соня.
– Да, ничего он с собой не сделает, это просто шантажист!
– Тише! – взмолилась Соня. – Все же я к нему пойду, я боюсь, как бы чего не случилось!
– Иди! – крикнул Эскин и отвернулся к стене. По его лицу беззвучно текли слезы.
– Только давай обойдемся без истерик! – сказала Соня и вышла.
– О, Господи, как же я ненавижу их всех, – глубоко вздохнул Эскин. Через минуту из соседней комнаты послышались истошные стенания Сони и характерное поросячье повизгивание Глеба Собакина.
Утром Эскин снова покинул квартиру. Он прошел мимо них с сумкой, когда они вдвоем лежали на матрасе, на полу.
Они спали, обнявшись, как два придурка, широко раскрыв свои рты, поскольку, видно, за ночь их просквозило, и носы их были заложены.
Перебинтованные руки Глеба даже во сне обнимали Соню как символические знаки успешного шантажа и гнусной победы над женским разумом, которого как будто бы и не было. Эскин хотел их разбудить, но раздумал.
Он знал, что Соня сразу же кинется его утешать, а этого он не хотел. Сейчас он только желал глотнуть свободы и вообще постараться избавиться от них навсегда, хотя уже боялся, и думать об этом, поскольку слишком часто давал себе такое обещание.
Глава 16. Любимая женщина как драгоценная собственность
В последнюю минуту своего ухода Эскин так возненавидел Соню, что забрал с собою все деньги, и даже те, которые ей оставил его отец. Может поэтому пробуждение Сони и Глеба ознаменовалось бурным скандалом.
– Сволочь! – кричала Соня, обнаружив исчезновение Эскина вместе с деньгами.
– Надеюсь, это не я, дорогуша, – вышел из ванной веселый и довольный собой Глеб, еще ничего не подозревающий о наступивших последствиях этой бурной ночи.
– Ты тоже сволочь, – заплакала Соня, – это он из-за тебя забрал все деньги!
– Ничего, пойду картины продавать, – бодро отозвался Глеб.
– По-моему, ты уже больше месяца не можешь продать ни одной своей картины, и совсем ничего не пишешь, – заметила Соня, – художник хренов!
– Миленькая, тебе ругаться вредно!
– А презерватив со своей мочой в кровать подбрасывать не вредно, а резать вены посреди ночи, а потом орать и звать на помощь, тоже не вредно?! – разгневалась Соня. Она уже и сама почувствовала, что Глеб легко обманул ее с помощью гнусного шантажа.
– Какая ты все-таки сволочь! – заплакала она. – У нас с Эскиным уже все получалось! Нет, тебе надо было обязательно влезть, вмешаться, ревнивая морда!
– Да, Сонечка, не кипятись! – сказал Глеб, вытирая полотенцем мокрые волосы.