Человек из народа
Шрифт:
– А как, должно быть, приятно бывать па дипломатических приемах, встречаться со всякими знаменитостями, – с лукавым простодушием заметил я.
– Ну, что тут хорошего? – горячо возразила миссис Нанга. – Пустые разговоры на пустой желудок. «Здравствуйте. Как вы поживаете? Очень рад был с вами познакомиться». Вранье, все вранье.
Я от души рассмеялся и встал, сделав вид, будто меня заинтересовали семейные фотографии на стенах. Спрашивая миссис Нанга то об одном, то о другом снимке, я постепенно подвигался к фотографии, стоявшей на радиоле, – эту карточку я сразу заметил, как только вошел в дом. На ней была изображена та самая девушка, которая приезжала с министром к нам в Анату.
– Это ваша сестра? – спросил я.
– Нет. Это Эдна. Наша жена.
– Ваша
Миссис Нанга засмеялась.
– Мы берем себе вторую жену – мне в помощь.
Всякий, кому вздумается ругать наших министров, перво-наперво скажет, что у любого из них семь спален и семь ванных комнат – по числу дней недели. Что касается меня, то в эту первую ночь в доме министра мне было не до критики, я был зачарован роскошью отведенных мне апартаментов. Когда я улегся на мягкую двуспальную кровать, зажег лампу на ночном столике и снова, уже в другом ракурсе, увидел прекрасную мебель, а через приоткрытую дверь – сверкающие стены ванной и полотенца шириной с женскую шаль, я признался себе, что, если б меня сейчас сделали министром, я бы приложил все усилия, чтобы остаться им на всю жизнь. Не правы те, кто, забывая о человеческой природе, утверждают, что людей вроде Нанги, которые из нищеты и безвестности вознеслись на вершину богатства и славы, нетрудно уговорить отказаться от всех благ и вернуться к своему изначальному состоянию.
Человека, который вымок под дождем, а затем обогрелся и переоделся в сухое платье, куда труднее заставить снова выйти под дождь, чем того, кто все время сидел в тепле. Вся беда в том – я понял это тогда, лежа на кровати министра, – что никто из нас еще не пожил в тепле достаточно долго, чтобы набраться духу сказать: «К черту!» Все мы до вчерашнего дня мокли под дождем. А потом кучка людей – самых ловких, самых удачливых, но далеко не самых достойных, – отчаянно работая локтями, захватила единственное приличное убежище, оставленное нашими прежними властителями, и прочно обосновалась в нем, забаррикадировав все входы и выходы. Из-за закрытых дверей эти люди через бесчисленные громкоговорители пытаются теперь уверить остальных в том, что мы выиграли первый этап борьбы и что теперь нам предстоит второй, еще более важный – расширение нашего дома; для этого необходима новая тактика, всем разногласиям отныне должен быть положен конец, и народ должен сплотиться воедино, потому что распри и склоки могут только расшатать и разрушить дом.
Надо ли говорить, что эти возвышенные мысли не очень долго занимали меня в ту ночь. Засыпая, я уже думал об Элси и всю ночь напролет видел ее во сне.
Глава четвертая
Я легко сижу допоздна, по терпеть не могу рано вставать. Наутро после приезда я еще спал крепким сном, как вдруг над ухом у меня раздался голос министра. Я с трудом продрал глаза, попытался улыбнуться и сказал:
– Доброе утро.
– Соня, – добродушно проворчал министр. – Ладно, лежи. С дороги, верно, устал. Ну пока, я поехал в министерство.
В своей просторной белоснежной одежде он выглядел свежим как огурчик. А ведь он вернулся вчера в два часа ночи или, вернее, уже сегодня. Меня разбудило ночью шуршание гравия под колесами его машины, и я взглянул на часы, с которыми никогда не расставался, забывая снимать их даже в ванной. Я лишь недавно купил эти часы и наивно верил в их герметичность. Теперь-то я знаю, чего она стоит. Но вернемся к Нанге. Было что-то несообразное в том, что он ездит на службу. Я никак не мог представить себе его за письменным столом. Казалось, он был рожден, чтобы разъезжать, встречаться с людьми и очаровывать их. И тем не менее он ежедневно ровно к восьми отправлялся в министерство.
За завтраком я узнал, что через три дня миссис Нанга уезжает с детьми в Анату, и это известие меня обрадовало, хотя я уже успел искренне привязаться к ней. По ее словам, министр настаивал, чтобы детей хоть раз в год возили домой, в их родную деревню.
– Это очень разумно, – сказал я.
– Не то они совсем англичанами станут. Вы заметили,
– Какой ужас! – рассмеялся я, хотя смешного тут было мало.
– Само собой, я дала ему подзатыльник, – не без гордости продолжала миссис Нанга. – А мать накинулась на меня: она ведь не поняла, что он сказал.
– Да, это хорошо, что вы время от времени вывозите детей в деревню. Когда же вы рассчитываете вернуться?
– После рождества. Вы ведь знаете – отец Эдди в январе едет в Америку.
Эдди был их старший сын.
Нетрудно попять, почему известие об отъезде миссис Нанга так меня обрадовало: ни одна замужняя женщина, как бы снисходительна она ни была, не могла бы одобрить моего намерения привести к себе Элси. То, что в моем распоряжении была изолированная комната, не меняло дела. И даже если бы миссис Нанга посмотрела на все сквозь пальцы, то сама Элси наверняка бы на это не согласилась. Я по собственному опыту знаю, что ни одна женщина, каких бы вольных взглядов она ни придерживалась, не захочет, чтобы другая сочла ее безнравственной. О проститутках я не говорю – я их не знаю.
Мой хозяин был из тех людей, которые всегда находятся в гуще событий. Я обязан ему тем, что за время своего краткого пребывания в его доме смог получить полное представление о положении в стране. С того дня, когда я несколько лет назад с тяжелым сердцем покинул заседание парламента, меня, как и многих других моих соотечественников, не оставляла мысль, что с нашей страной творится что-то неладное, хотя мы не сумели бы определить, что именно. Мы говорили, что страна остановилась в своем развитии и утратила руководящую роль, которую, на наш взгляд, ей предназначено было играть на Африканском континенте. До нас доходили слухи о скандальных аферах на высшем уровне, причем назывались баснословные для нашей страны суммы. Но нам не за что было ухватиться – недоставало реальных фактов. Теперь же, когда жизнь Нанги, можно сказать, протекала у меня на глазах, я словно прозрел. Пелена спала с моих глаз, и многие из открывшихся мне вещей оказались не так страшны, как я полагал, другие превзошли худшие из моих подозрений. Однако выводы – во всяком случае, четкие выводы – я сделал значительно позже. А пока что я лишь зачарованно следил за почти ритуальным поднятием завесы. Точно так же я когда-то наблюдал закат над Килиманджаро и впервые в жизни увидел белоснежный купол между расступившимися облаками. Это было захватывающее зрелище. Я не воскликнул тотчас: «О! Вот она – самая высокая гора Африки!» или: «Это совсем не так грандиозно, как я ожидал!» Все это пришло потом.
Уезжая в столицу, я не взял с собой никакого чтива, а библиотека министра оказалась не совсем в моем вкусе. Главным ее украшением была «Американская энциклопедия», за ней следовали «Она» и «Айша, или Возвращение Ее» Райдера Хаггарда, а также несколько книг Мэри Корелли и Берты Клей – мне запомнилось одно название: «Скорбь сатаны». Это было, собственно, все, если не считать всяких брошюр вроде «Как произносить речи».
Полистав несколько томов «Энциклопедии», я внимательнее, чем обычно, принялся изучать утренние газеты и – представьте себе – убедился, какого удовольствия я себя ежедневно лишал! В «Дейли кроникл», например, я обнаружил объявление:
Согласно пункту 12 Постановления городского муниципалитета от 1951 года:
1) Все жильцы обязаны иметь в наличии бачки для нечистот. Размеры бачков и материал, из которого они должны быть изготовлены, утверждаются главным инженером города.
2) Количество таких бачков для каждого двора определяется главным инженером. Самовольное увеличение уже имеющегося на каждом дворе числа бачков не разрешается».
Вот какими сюрпризами и контрастами богата наша славная страна! Сидя в уютной гостиной великолепного особняка с семью ванными комнатами и семью сверкающими белизной унитазами с бесшумным спуском, я читал в столичной газете постановление о бачках для нечистот!