Человек из Назарета
Шрифт:
— Я не желал бы большего, если бы такое сказали обо мне, — произнес Иосиф. — И о тебе, понятно, тоже. Но тебе, конечно, еще жить да жить, — добавил он с учтивостью плотника.
— Думаю, уже недолго осталось, — сказала Анна.
Теперь, когда Иосиф смог лучше разглядеть ее лицо — бледное, с морщинами от пережитого, — он мысленно согласился с нею.
— У меня все продолжаются эти изнуряющие истечения, — продолжала Анна. — Тот же кровавый понос, что свел в могилу бедного Иоахима. Думаю, я скоро последую за ним, вот почему я пришла к тебе сегодня. Я хочу поговорить о моей дочери.
— Ты хочешь, чтобы я стал
— Нет, — ответила Анна, — я хочу, чтобы ты стал ее мужем.
— Позволь, я налью тебе еще немного вина, — предложил Иосиф, немного помедлив. Он налил вина ей, а заодно и себе и затем сказал: — Тебе должно быть достаточно хорошо известно, что я не могу быть чьим бы то ни было мужем. Тебе должно быть не менее хорошо известно, что в этой самой мастерской — еще когда она принадлежала моему отцу, упокой Господи его душу, — я получил повреждение. И получил его в том самом месте, которое для мужчины наиболее стыдно повредить. Это значит — если позволительно сказать такое даме, — что я не способен выполнять роль мужчины.
— Я об этом слыхала, но никогда по-настоящему в такое не верила. Я просто замечала, что ты не выказываешь желания быть с женщинами. В том смысле, что ты не хочешь прикасаться к ним.
— И все же ты просишь меня жениться на твоей дочери.
— Да, потому что скоро она останется одна и я опасаюсь за ее будущее, если дочь останется без мужской защиты. А лучшая защита — это защита мужа, как по закону, так и в жизни. Что же касается иной точки зрения, она же единственная, которую ты высказал, будто бы то самое — это главное в женитьбе, то тебе следует знать, что моя дочь дала обет сохранять невинность.
— Сколько ей лет? Тринадцать? Четырнадцать? Девочка в таком возрасте еще сама не знает, чего хочет.
— Она знает это достаточно хорошо. Невинность — хорошее дело, угодное Господу Богу.
— Я видел, как угасали мои желания, — сказал Иосиф. — Огонь страсти может довести до безумия. Я люблю нежаркий свет, только он несет в себе благословение. По крайней мере, так я говорю себе сам. Что касается тринадцатилетней девочки, костер ее желаний еще даже не разложен, а уж до огня и вовсе далеко. Пусть она говорит о невинности, угодной Богу, когда покажется пламя.
— Ей четырнадцать, уже почти пятнадцать, — молвила Анна. — Мы с ней много говорили об этом. Она понимает, что это значит — быть лишенной тех надежд, которые сопровождают плотскую жизнь, надежд еврейских женщин, я хочу сказать. Быть лишенной радости иметь детей, и не важно, избраны они Богом или нет. Она добрая девочка, и к тому же скромная. Хорошо ведет хозяйство, все у нее спорится, и вместе с тем — нигде ни пятнышка. Тебе нужна женщина, я это вижу по твоей одежде.
— На мне старая одежда — для работы в мастерской.
— Да, но не должна же она быть такой драной. Кто тебе готовит?
— Утром я ставлю тушить мясо, — сказал Иосиф, — а к обеду оно бывает готово.
— Моя дочь может готовить блюда и повкуснее тушеного мяса.
— Мне нравится тушенка. Ну, может быть, не все время. — Иосиф посмотрел на Анну, обдумывая сказанное, затем произнес: — Значит, не женщина, а девочка. Ты предлагаешь мне что-то вроде пробной дочери.
— Нет, — твердо сказала Анна, — я предлагаю тебе жену. С приданым, с кое-какой собственностью. С правом на защиту, которую может дать
— Я в это не верю, — сказал Иосиф, почесывая свой заросший бородой подбородок. — Он грядет, он уже близок — мало ли бывает разнотолков. Об этом говорили еще тогда, когда я был ребенком, — и с каким пылом! А пыл этот на пустом месте. Ну да ладно. И все-таки… Жена… — принялся он размышлять вслух. — Жена, которую нужно будет любить без желания. Супружество, освященное не детьми, а целомудрием. Не поговорить ли нам тогда о помолвке? Впрочем, это супружество само по себе будет своего рода помолвкой.
— Приходи к нам сегодня вечером. Она приготовит тебе обед.
— Ты уверена, что она действительно понимает, что ей нужно? Уверена, что она этого хочет?
— Да, она этого хочет, — ответила Анна.
Девочку звали Мария, точнее — Мариам, это же имя носила сестра пророка Моисея. Она была хороша собой — лицо гладкое, движения проворные. Порой может и вспылить, но никакой злобливости в ней не было вовсе. Ее помолвка с Иосифом означала, главным образом, то, что вечерами, после работы, он приходил в дом Анны, присаживался и разговаривал с больной женщиной, которая вскоре уже совсем не могла подниматься, в то время как ее дочь молча шила, штопала что-нибудь или занималась делами на кухню. В доме было двое слуг — старая Елисеба и ворчливый Хецрон, который ухаживал за садом и делал эту грязную мужскую работу тогда, когда у него такое желание появлялось. Были там и старая ослица по кличке Малка, и пес Шахор, который большую часть дня находился на привязи на заднем дворе и громко лаял, а также множество кошек самого разного возраста. Однажды, незадолго до своей смерти, как потом оказалось, Анна сказала Иосифу:
— Этот дом, конечно, и есть ее приданое.
— Ты хочешь сказать, я должен переехать сюда и жить здесь? Я об этом пока не думал.
— Будет не очень-то хорошо, если ты заберешь ее отсюда и поселишь в своей маленькой каморке, набитой стружками.
— Мои мать и отец, да и сам я… — Иосиф вспомнил, что после смерти отца он расширил мастерскую, а жилые комнаты уменьшил. — Да, да, я понимаю. Люди начнут судачить об этом. Нет ли у тебя братьев или двоюродных родственников, я имею в виду, мужского пола, которые захотят претендовать на твой дом?
— Закон Моисеев ясно говорит обо этом. О праве дочерей на собственность.
— Да, я понимаю.
Мария отвлеклась от штопанья старой рубахи Иосифа и улыбнулась ему — вполне дружески, но и не более чем дружески. Иосиф сознавал, что уже приближается к преклонному возрасту, и хотя он был еще достаточно крепок и пока не располнел, но все же охал по утрам от болей в ногах, волосы его стали редеть, а борода поседела. Мария же была очень молода и еще ничего не знала о жизни, в отличие от него, который мог бы обучить ее чему угодно, кроме разве что двойному клину или соединению на шипах и шпонках. Но к этим вещам она, конечно, особого интереса не проявила бы.