Человек из Назарета
Шрифт:
— Мне сейчас подавать?
— Еда горячая или холодная? — спросил Симон.
— Когда принесу, будет горячая. А станете ли вы есть ее горячей — дело ваше.
— Тогда неси, — сказал Петр. — А нам понадобятся еще одно блюдо и одна чаша.
— Значит, будет еще кто-то?
— Пока мы не знаем, но думаем, что так, — ответил Фома.
— Тогда вам лучше было бы оставить для него немного места, не так ли? сказал слуга и вышел, чтобы принести хлеба и кувшин вина.
Ученики, сидевшие на скамье, близко придвинутой к стене, начали неловко сдвигаться, не зная, где оставить
— Он может сесть рядом с тобой, как прежде, — сказал Иоанну Фома.
— Последний раз нам вместе было совсем неплохо, — произнес Андрей. — Месяц назад или около того. А кажется, годы прошли.
— Теперь нас одиннадцать, — сказал Петр. — Нам следует ожидать еще кого-то.
— Может быть, он найдет кого-то и приведет с собой, — предположил Матфей.
— Нет, — возразил Петр. — Думаю, теперь это уже зависит от нас самих.
— От тебя, — поправил Варфоломей. — Должны ли мы теперь называть тебя «учитель»?
— Нет, лучше «Петр». Просто «Петр». Насчет этого твоего сна, Филипп. Я уже становлюсь немного похож на Фому и перестаю доверять. В старые времена мы были более доверчивыми. Он не говорил, в какой день придет, в какое время?
— Я уже рассказывал тебе, — отвечал Филипп с некоторым раздражением, — и мне это смертельно надоело. Он тогда песенку спел.
— Спой нам ее еще раз, — попросил Фаддей.
— Да, пусть споет, но нам не надо никаких завываний на этой дудке, — сказал Фома.
Филипп просто прочитал ровным голосом коротенькое четверостишие:
В последний час, В последний час Сядь и поешь В последний раз.— «Последний» — вот что непонятно, — заметил Матфей. — Как раз такие же сны бывали в прошлом — у Иосифа [136] и у других. Но сны никогда не бывают ясными и понятными.
136
См.: Быт., 37, 39–48, 50. ( Примеч. перев.).
— Последний ужин, — предположил Симон. — По-моему, это очевидно. Но тот ужин не был последним.
— Если мы не увидим его снова, — рассуждал Андрей, — значит, был последним.
— Вы уверены, что это был он? — спросил Петр, посмотрев сначала на Фому, потом в другую сторону — на Матфея.
— Да, он, — подтвердил Матфей, а Фома при этом фыркнул.
— И он просто исчез?
— Как птица. Повернулся, пошел и исчез. Ведь так было, Фома?
— Но это онбыл? — повторил Петр.
— Послушай, — отвечал Фома, — ты ведь меня знаешь. Я всегда был… как это называется?
— Скептик, — подсказал Варфоломей.
— Я прикоснулся к нему, а он мне потом и сказал эти слова насчет того, что лучше верить, не видя. И все же у меня по данному вопросу имеются свои соображения, но это не так важно. В общем, здесь нет никаких сомнений. Ведь так, Матфей?
— Все же я одно не могу понять.
— Ему, вероятно, нужно было кого-то повидать, — предположил Симон. — Мы ведь не одни на свете.
Наступило долгое молчание. Было слышно, как внизу гремят посудой, как ругается повар. Фаддей сказал:
— Говорят, что приходила его мать и искала тело. Но было уже слишком поздно. Не смогли сдвинуть камень. Но на нем теперь есть что-то вроде надписи. Его имя.
— Чье? — спросил Андрей.
— Ты прекрасно знаешь чье, — ответил Симон. — Он теперь с нами — в некотором смысле, — хотя его самого здесь и нет, если ты понимаешь, что я имею в виду. Бедняга. А ведь никакой подлости в нем заметно не было. И он верил. Никогда мне этого не понять.
— Наивность может быть разновидностью предательства, — заметил Петр.
Он впервые сделал афористическое высказывание, и все посмотрели на него с уважением.
— Кто-то должен был это сделать. Нам всем повезло, я полагаю.
Случай своего собственного отречения он абсолютно стер из памяти, главным образом благодаря размышлениям над притчей о сыновьях, один из которых говорил «нет», но делал, а другой говорил «да», но не делал.
Пришел слуга с дымящимся блюдом в руках:
— Превосходная жареная рыба. Только сегодня из озера.
— Мы разве не мясо просили? — удивился Симон.
— Это общее наименование, — заметил Варфоломей. — Понятие «мясо» подразумевает и мясо рыбы.
— Там пришел какой-то человек, — сказал слуга, ставя блюдо на стол. — Не тот ли это гость, которого вы ждете? Высокий, в плаще. Если это он, вам не придется есть остывшую рыбу.
Слуга ушел, и было слышно, как он быстро спускается по лестнице. В то же время можно было различить тяжелые, неспешные шаги поднимающегося человека. Они переглянулись. Матфей с шумом откашлялся. Они начали неуклюже вставать, что нелегко было сделать тем, кто сидел у стены, поскольку стол был придвинут к ней слишком близко. На пороге появился высокий, дородный человек, укутанный плащом, с надвинутым на глаза капюшоном. Он быстро сбросил одежду на пол и улыбнулся. Иисус! Было видно, что раны на его руках почти зажили. Иоанн все сделал правильно. Оттолкнув стол и уронив при этом металлическое блюдо, которое со звоном покатилось по полу, закружилось на месте и улеглось, он бросился к Иисусу и обнял его, а тот, улыбаясь, все хлопал и хлопал его по спине.
— Рыба из озера. Хорошо. Попробуем.
Они поели, и он не оставил после себя ни крошки. Этот человек умер, был в могиле. Где был он, его сущность, его душа в день его телесной смерти? Спрашивать никому не хотелось. Иисус был весел и говорил охотно:
— Абсолютно все исполнилось. Вплоть до игры в кости на мое одеяние. Оно мне нравилось.
Теперь на нем была другая одежда — обычная. Где он нашел или купил ее? Они припомнили, что из его знакомых только у вставшей на праведный путь блудницы имелись какие-то деньги. Кстати, где она теперь? Виделся ли уже Иисус со своей матерью? Если нет, то намерен ли увидеться? Было много вопросов, которые им хотелось задать ему, но они не решались.