Человек из племени Ад. Экзотическая сага

Островская Галина Арсеньевна

– Я рад вашему примирению и не хочу вам мешать, но народ требует, чтобы вы произнесли одну из тех пламенных речей, какими вы успели прославиться.

Царевич оторвался от груди Хусейна и, смахнув слёзы, подошёл к самой кромке возвышенности, чтобы лучше видеть широкую публику.

– Воины мои! – начал он, и многотысячная толпа, загудевшая при его появлении, затихла в трепетном ожидании. – Мы живём среди арабов, но мы не арабы. Мы румалийцы, потомки крестоносцев, и в наших жилах течёт неугомонная кровь наших предков-завоевателей. Они завещали нам свою страсть к покорению новых

земель. И хотя мы поклоняемся Аллаху и его Пророку Магомету, жажда свободы от всякого порабощения в нас заложена ещё первыми христианами. Я призываю вас стряхнуть с наших плеч османское иго. Но прежде чем пойти в поход на турок, мы должны показать им и всему миру, что мы сила, с которой необходимо считаться. Мы побьём арабов, и это будет наш первый шаг, разминка перед масштабным сражением. Мы победим, если будем гармонично слаженным механизмом, а каждый из вас – его важной, неотрывной деталью. Отныне наш девиз таков: «Пока мы вместе, мы сила»! Повторите его за мной, воины мои!

Несколько тысяч глоток вразнобой прокричали девиз, перепугав мирных горожан и особенно детей, столпившихся у каменной ограды. Пехотинцы пересыпали слова девиза солёными словечками, подбрасывая при этом в воздух шапки. Командиры подразделений принялись прочёсывать ряды своих подчинённых, требуя умерить страсти. Но ещё с полчаса прошло, прежде чем все окончательно угомонились, и тогда царевич дал знак, что пора трогаться в путь.

Едва он сам сдвинулся с места, как Хусейн потянул его за рукав.

– Посмотрите, дитя моё, – он указал на прильнувшую к решётке ограждения женскую фигурку, выделявшуюся в безликой толпе, как белая лебедь среди воронья. – Эта особа в шелках явно из дворца.

Женщина на долю секунды приподняла шёлковый чарчаф (прим. автора: покрывало для лица), открыв хорошенькое личико, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Сарнияр узнал в ней Гюльфем. Хусейн тоже успел разглядеть её и раздосадованно вздохнул, так как был уверен, что это княжна Лейла пришла тайно проводить мужа в поход.

– Моя Гюль! – воскликнул Сарнияр и хотел спрыгнуть с коня, но рука Хусейна удержала его.

– Не смейте привлекать всенародное внимание к этой особе! – властно потребовал он.

– Шайтан, – выругался сквозь зубы царевич, – вы снова позволяете себе поучать меня, хотя я уже лишил вас этой привилегии.

– Это моё последнее наставление, – с грустью улыбнулся Хусейн. – Ваша милая не для того прячется за оградой, чтобы стать пищей для молвы. Передайте ей какую-либо вещицу на память о вас, а я поручу это чаушу (прим. автора: низший чин в армии, как правило, занимаемый юношей или подростком).

Сарнияр отцепил пучок павлиньих перьев от своего шлема и золотой наколенник. Подбежавший мальчишка принял у него дары любви и отнёс их Гюльфем, которая быстро спрятала их в складках белого покрывала.

– Моя Гюль пришла проводить меня в дальний путь! – ликовал Сарнияр. – Хвала Аллаху, она всё же решилась принять мою любовь! О, моя милая, нежная, горячо любимая девочка! Ты делаешь меня счастливейшим из смертных, машалла!

Между тем войско тронулось в путь, но Хусейн придержал коня, пока с ним не поравнялся Рахим.

– Его

высочество прогнал меня, – сообщил он сыну, понизив голос до полушёпота. – Мне придётся доживать свои дни в Хумаде. Теперь ближе всех к нему ты, сынок. Я поручаю его тебе. Береги моего ученика как зеницу ока.

– Не волнуйтесь, отец, – ответил Рахим, – вы же знаете, я люблю его, как родного брата. Но почему вы поехали с нами? Разве вам не нужно вернуться в Алькадир за своими вещами и слугами?

– Царевич велел мне ехать с войском до развилки. Он не хочет, чтобы я вернулся во дворец, – Хусейн горько усмехнулся, – вероятно, опасается, как бы я не причинил какого-нибудь вреда его возлюбленной. Эта любовь к служанке княжны доставит ему немало неприятностей. Ради Аллаха, сынок, не позволяй ему делать глупости, но в то же время не старайся заменить ему меня. Наш малыш уже вырос и не нуждается в наставниках. А насчёт моих вещей и слуг не беспокойся. Я послал за ними своего конюха.

Глава

6

– Я всё-таки не понимаю, как можно оставаться равнодушной к такому блистательному мужчине, – заявила Ферида, сидя на зелёной кочке и сосредоточенно разглядывая узкий мысок своей сафьяновой туфельки.

Стоя на коленях, Гюльфем собирала апельсины с нижних ветвей дерева в широкий подол туники, отделанный плетёной тесьмой. Услышав это неожиданное заявление, она выпустила из рук подол, и спелые оранжевые плоды посыпались в траву.

– О чём ты? – В чёрных глазах Гюльфем заплескались недоумение и страх. – Ты что, перегрелась на солнышке?

Ферида подняла апельсин, медленно очистила его и разделила на две половинки.

– Я знаю, что наследник престола неравнодушен к тебе. Это раз, – она отделила одну дольку от половинки апельсина. – Я знаю, что он прислал тебе из военного лагеря целую кучу записок и писем. Это два, – она отделила ещё одну дольку. – Наконец, мне известно, что к письмам прилагались золотые колечки и прочие очаровательные пустячки. Это три.

Девушка подняла ладонь с тремя дольками апельсина на уровень глаз обескураженной Гюльфем.

– А теперь оцени, Гюль, сколько, по-твоему, может стоить подобная информация? – c усмешкой спросила Ферида. – Сколько ты дала бы мне за неё? Ты ведь не хочешь, чтобы кто-нибудь ещё, кроме меня, узнал о его любовных записках?

Гюльфем выдавила жалкое подобие улыбки.

– Ты ошибаешься, Ферида, – пролепетала она, сравнявшись цветом лица со своей белой туникой. – Его высочество не присылал мне никаких записок.

– Тогда отчего ты так побледнела? – усмехнулась рыжеволосая рабыня. – Впрочем, если не хочешь купить моё молчание, я пойду к госпоже. Уж она-то непременно оценит мой товар.

– Ты не посмеешь! – воскликнула Гюльфем.

– Ещё как посмею, дорогуша, и не побоюсь, как бы она в сердцах не сделала вот этого, – Ферида ударила ребром ладони по апельсину.

Гюльфем в смятении смотрела, как по её руке растекается липкая масса.

– Уж и не знаю, чья голова при этом пострадает! – жалостливо вздохнула Ферида.