Человек из Санкт-Петербурга

«The Man from St. Petersburg» 1982, перевод Издательского центра «Гермес»

OCR Klim: [email protected]]

Тянулся неспешный воскресный день, такой, какой Уолден любил. Стоя у открытого окна, он вглядывался в парк. На широкой, ровной лужайке привольно росли крупные деревья: шотландская сосна, пара могучих дубов, несколько каштанов и ива, похожая на кудрявую девичью головку. Солнце стояло высоко в небе, и деревья отбрасывали темные, прохладные тени. Птицы затихли, но зато из цветущего вьюна под окном доносилось довольное жужжание пчел. В доме тоже царила тишина. У большинства слуг был выходной. На уик-энд приехали только брат Уолдена, Джордж,

с женой Клариссой и детьми. Джордж пошел прогуляться, Кларисса прилегла отдохнуть, детей не было видно. Уолден позволил себе расслабиться: в церковь он, естественно, отправился в сюртуке, а спустя час-другой к обеду облачится во фрак, но пока что он с наслаждением ходил в удобном твидовом костюме и рубашке с мягким воротничком. А если, подумал он, Лидия вечером еще и поиграет на пианино, то день пройдет совсем замечательно.

Он повернулся к жене:

– Ты поиграешь после обеда?

Лидия улыбнулась:

– Если хочешь.

Уолден услышал шум и снова обернулся к окну. В самом конце подъездной дорожки, в четверти мили от дома, показался автомобиль. Уолден почувствовал укол раздражения, подобный приступу боли в правой ноге перед грозой. Почему это автомобиль раздражает меня, подумал он. Уолден ведь ничего не имел против авто – у него самого был «Ланчестер», на котором он регулярно ездил в Лондон и обратно – хотя летом из-за автомобилей в деревне была масса неприятностей, проносясь по не мощеной дороге, они поднимали тучи пыли. Он подумывал о том, чтобы покрыть гудроном пару сотен ярдов дороги. В другое время он бы долго не раздумывал, но с 1909 года, после того, как Ллойд Джордж создал дорожные советы, дороги перестали входить в круг его обязанностей – и вот это, как теперь ему стало ясно, и являлось источником раздражения. Это было в духе правления либералов: они брали у Уолдена деньги на то, что он сделал бы и так, а затем у них ничего не получалось. Наверное, все-таки придется самому замостить эту дорогу, рассудил он; только ужасно злит, что платишь за это дважды.

Автомобиль заехал в покрытый гравием передний дворик и с шумом и треском остановился у южного входа. В окно потянуло выхлопными газами, и Уолден задержал дыхание. Из машины вышел водитель в шлеме, автомобильных очках и тяжелой шоферской куртке и открыл дверь пассажиру. Показался невысокий человек в черном пальто и черной фетровой шляпе. Уолден узнал этого человека, и сердце его упало. Безмятежному летнему полудню пришел конец.

– Это Уинстон Черчилль, – сказал он.

Лидия промолвила:

– Как это неловко.

Человек этот отказывался понимать, что с ним не хотят иметь дело. В четверг он прислал записку, которой Уолден пренебрег. В пятницу заехал в лондонский особняк Уолдена, где ему сказали, что графа нет дома. А теперь вот в воскресенье прикатиться в такую даль, в Норфолк. Что ж, его снова не примут. Неужели он считает, что добьется своего упрямством, подумал Уолден.

Он терпеть не мог проявлять грубость к людям, но Черчилль заслуживал этого. Правительство либералов, в котором Черчилль занимал министерский пост, злостно нападало на самые основы британского общества – облагало налогами земельную собственность, подрывало Палату лордов, пыталось отдать Ирландию католикам, ослабляло королевский флот и поддавалось шантажу профсоюзов и этих чертовых социалистов. Уолден и его друзья не желали иметь ничего общего с подобными людьми.

Дверь открылась, и в комнату вошел Причард. Это был высокий кокни с напомаженными черными волосами и наигранным налетом важности. Мальчишкой он убежал из дома и на корабле добрался до Восточной Африки. Уолден отправившийся туда на сафари, нанял его присматривать за носильщиками-туземцами, и с тех пор они не разлучались. Теперь

Причард служил у Уолдена мажордомом, переезжая с ним из одного дома в другой, и стал ему почти другом, настолько, насколько это вообще возможно для слуги.

– Прибыл Первый лорд Адмиралтейства, милорд, – сказал Причард.

– Меня нет дома, – сказал Уолден.

На лице Причарда отразилось смущение. У него не было навыка давать от ворот поворот членам кабинета министров. Дворецкий моего отца сделал бы это, не моргнув и глазом, подумал Уолден, но старина Томсон благополучно пребывает на пенсии и выращивает розы в саду своего маленького деревенского коттеджа, а Причард так и не приобрел этого непоколебимого чувства достоинства.

Причард начал глотать согласные, это означало, что он либо очень расслаблен, либо напряжен.

– Мистер Черчилль сказал: ...ы скажете, что ...ас нет дома, милорд, и он ...елел передать ...ам это письмо, – Причард протянул поднос, на котором лежал конверт.

Уолден не любил, когда на него давили. Он резко произнес:

– Верните это ему, – затем остановился и снова взглянул на почерк на конверте. В крупных, четких, слегка наклоненных буквах было что-то знакомое. – О, Боже, – проговорил Уолден. Взяв конверт, он открыл его и вытащил сложенный лист плотной белой бумаги. Верхнюю часть листа украшал красный королевский герб. Уолден прочитал.

Букингемский дворец

1 мая 1914 года.

Мой дорогой Уолден,

примите молодого Уинстона.

Король Георг.

– Это от короля, – сказал Уолден Лидии.

Он был так смущен, что даже покраснел. Было ужасно дурным тоном втягивать царствующую особу в нечто подобное. Уолден почувствовал себя мальчишкой, которому учитель велит перестать пререкаться и заняться уроками. На какую-то долю секунды промелькнула было мысль не подчиниться королю. Но последствия этого... Королева не станет больше принимать Лидию, люди не смогут приглашать Уолденов на приемы, где присутствует кто-либо из членов королевской семьи, и – что хуже всего – дочь Уолдена, Шарлотту, нельзя будет представить ко двору как дебютантку. Общественная жизнь семьи будет погублена. Это все равно, что быть вынужденным переехать в чужую страну. Было никак нельзя ослушаться короля.

Уолден вздохнул. Черчилль одержал над ним верх. В какой-то мере он даже почувствовал облегчение, так как теперь мог поступить вопреки своим принципам, и никто бы не посмел упрекнуть его. «Письмо от короля, старина, – так объяснит он каждому, – понимаешь, ничего нельзя было поделать».

– Пригласите м-ра Черчилля, – сказал он Причарду.

Он протянул письмо Лидии. Либералы совершенно не понимали, как должна функционировать монархия, подумал он и пробормотал:

– Король недостаточно тверд с подобными людьми.

Лидия заметила:

– Это уже становится невыносимо скучным.

Но ей вовсе не скучно, подумалось ему, на самом-то деле ей, наверное, все это ужасно интересно; но она выразилась так, потому что именно в таком духе, вероятно, и должна была выразиться английская графиня, а поскольку Лидия была не англичанкой, а русской, то ей нравилось произносить типично английские высказывания, примерно также человек, говорящий по-французски, постоянно употребляет словечки вроде «alors» и «hein?» [1] .