Человек, которому всегда везло

Иванов Петр Иванович

Остался позади очередной полосатый верстовой столб, еще езды час долгий путь закончится. Но злодейка-судьба не может не приготовить хоть мелкую пакость напоследок. Громкий щелчок, словно выстрел из пистолета, лошади испуганно заржали и сами по себе остановились не дожидаясь понуканий, а сидевший на облучке рядом с ямщиком денщик Заяц поспешно соскочил и бросился бежать прочь, еле догнали и вернули потом. Трофейному экипажу, добытому на одном из разоренных фольварков Восточной Пруссии и проделавшему вместе с 13-м егерским полком длинный путь, пришел конец. Передние колеса сложились наподобие буквы V вершиной вверх - лопнула ось, отъездились...

– Как уж так угораздило сломатся, железная же она?
– недоумевал штабс-капитан рассматривая обломки, действительно редкость, обычно не выдерживают нагрузки деревянные оси.

– Бывает Иван Федорович, может раковина в литье попалась?
– предположил Сашка

и ошибся.

– Кованная должна быть, из чугуна такие изделия не выделывают.

– Значит металл 'устал', есть такое понятие в моем веке, -поспешил исправить первоначальное предположение Сашка, -Только не спрашивайте, что это значит - не знаю.

– Эвон чухон порожний на телеге едет, пойду остановлю!
– Григорий получив санкцию начальника в виде кивка, бегом кинулся ловить 'попутку'.

– Как он их от наших крестьян отличает?
– изумился Сашка, одеты практически одинаково и по лицу поди пойми, в российской провинции такие не редкость.

– На голову смотри! У вас в двадцатом веке это называется 'шапка-ушанка', судя по твоим рассказам.
– не преминул пояснить штабс-капитан и в самом деле, уроженцы Финляндии носили в ту пору такой специфический головной убор круглый год.

Чухонец охотно согласился подвезти, благо сам ехал в том же направлении, но запросил за свои транспортные услуги совершенно сказочную плату. Такого баснословного гонорара хватило вероятно бы на проезд до Парижа и обратно.

– Господи, неужели пока мы добирались наш бумажный рубль так низко упал?
– огорчился Денисов, заранее прикидывая в уме возможные потери, ведь командировочные и прогонные выдали ассигнациями, -Эдак скоро за него даже меди не предложат!

– Позвольте Иван Федорович поговорить нам с эти нацменом самим, обождите минут десять в сторонке!
– зло ответил Сашка, он быстрее чем начальник сообразил в чем дело. Рубль конечно "просел", инфляция - зло неизбежное, но не настолько, чтоб за него давали теперь в морду.

Справились они даже быстрее, чем первоначально предполагал Александр, после проведенной короткой, но интенсивной разъяснительной работы с жадным финном все стало на свои места. Курс российской государственной денежной единицы был восстановлен на прежнем уровне. Оказалось, что один вовремя и умело нанесенный удар по почкам очень способствует укреплению пошатнувшегося было рубля.

– Тебе Гриша надо в министры финансов податься, тогда глядишь Россия и заживет!
– не мог сдержать иронии Сашка и в самом деле, курс ассигнаций прямо на глазах вырос на два порядка, таким достижением не мог похвастаться ни один известный отечественный экономист. Сперанский, финансовый гений того времени в подметки не годится простому малограмотному нижнему чину.

– Почто не дал ищо вдарить чухну? Ен бы нас даром довез!
– кипятился Григорий, еще бы, до родного дома ему оставалось верст пятнадцать от силы.

Вот и долгожданный Санкт-Петербург, столица российской империи, прорубленой когда-то Петром Великим "окно в Европу". Или 'Питербурх' - как обычно говорят в народе, короткое и звонкое слово 'Питер' еще не прижилось. Иногда Александр путался и у него наряду с Питером был и Петроград - вот это неофициальное название иногда понимали, иногда нет, на кого уж как попадешь.

Обосновались они в самом 'логове зверя', во владениях военного министра Аракчеева, в переносном смысле конечно. Это кусочек земли ограниченный по периметру улицами Кирочной, Литейной и Преображенской. Тут почти все большие строения принадлежали военному ведомству, так или иначе все было связано с артиллерией: от арсенала и Литейного двора до церкви Святого Сергия - традиционного покровителя российских пушкарей. Показали Сашке и дом 'самого' инспектора российской артиллерии - маленький особняк на углу Кирочной и Литейной улиц, скромненько так и со вкусом, ничего лишнего и никакой помпезной роскоши. Дальше по Кирочной тут и там, до самой Преображенской, выросли каменные и деревянные постройки, в которых расквартировались различные команды и хозяйственные заведения относительно недавно рожденного ведомства. А в окрестных улицах и переулках, занимая квартиры сообразно служебным местам и окладам, расселись большие и малые чины аракчеевских департаментов - сначала артиллерийского, позднее после войны 1812 года добавится еще и поселенческий.

Штабс-капитана Денисова поселили в одной из казенных квартир, предназначенных для командированных в столицу чинов, нанять "вольное" жилье в городе, как ранее он собирался, было строго воспрещено. Скорее всего это было вызвано тем, что могущественный ставленник царя в очередной раз нарушил закон, вызвав в столицу ссыльного офицера, и совершенно не желал его 'светить' лишний раз перед гражданскими властями города. Все приезжие были обязаны регистрироваться и уведомлять

о своем прибытии полицию, а вот 'аракчеевцы' могли этим правилом и пренебречь. Александра с Гришкой разместили в казарме писарей и топографов, достаточно уютной и комфортабельной, по сравнению с обычным солдатским жильем, что бы там не говорили про прижимистость графа, но на 'своих' он особо не экономил. Вместо нар здесь были обычные кровати и даже с совершенно забытым Сашкой постельным бельем. Кормили на новом месте тоже сносно, всегда можно было и подзакусить и выпить чаю в трактире или кухмистерской. Все хорошо прекрасная маркиза, все хорошо как никогда... вот только делать пока совершенно нечего, оказывается, что комиссия, ведающая различными перспективными военными проектами только еще создается. Штабс-капитан Денисов сразу нашел себе занятие, точнее ему нашли, загрузив по уши 'бумажной' работой, да еще он ожидал и приезд жены с детьми со дня на день, но Сашка и Григорий пока были свободны как птицы. Питерец тут же отпросился и убежал к родным, а Александр не придумал ничего лучшего, как прогуляться по столице российской империи и ознакомится с ее достопримечательностями. Трудно сказать с чем такое совпадение связано, но почти каждый "выход в город" для унтер-офицера заканчивался различными неприятностями, не взлюбил его Петербург определенно, лучше бы было сюда и не приезжать.

Интересно было ему, недавнему провинциалу, наблюдать многое и в столичной уличной жизни начала 19-го века. То промелькнет аристократический выезд, сверкнув зеркальным лаком каретного кузова, раззолоченным гербом на дверце и холеными рожами лакеев на запятках. То проедет эскадрон кавалергардов в ослепительной белоснежной форме, на отчищенных до атласного блеска крупных рыжих конях. То, громко выхваляя на ломаном языке свой товар, пройдет черномазый итальянец с лотком гипсовых фигурок или шарманщик огласит дворы заунывной мелодией. "Все так же рыдает шарманка, в России она иностранка", а вото ее владелец больше смахивает на обычного цыгана. Туда-сюда и унтер-офицер в толпе детей рассматривает пестро одетую обезьянку, сидящую на плече шарманщика. Замезло несчастное "обезъянко", да тут не Италия, хоть и лето стоит в разгаре, а что не очень уж и жарко. Однажды он медленно прошел по Фонтанке от Семеновского моста до Невы, вглядываясь в скупой рисунок чугунных перил набережной, в разнообразные фасады многоэтажных домов. Подивился наш современник скромности Летнего дворца Петра, осененного вековыми липами, садовый доми не дать не взять, и наконец вышел к Неве, где надолго замер перед величавой красотой решетки, увенчанной гранитными вазами. После обеда он вниз по отправился по Шпалерной, мимо длинного ряда крашенных суриком казенных сараев военного ведомства и казарм, мимо пустого, с запыленными стеклами Таврического дворца к великолепному Смольному собору. В третий раз не поленился, ведь общественного транспорта здесь еще нет, и добрался через весь город до самого Екатерингофа, осмотрел все затейливые беседки и мостики, поглазел на игравших в кегли немцев-мастеровых и едва нашел дорогу обратно. На "бестолковые шатания" были потрачены всего два-три дня, сущая мелочь, но надо ведь думать и о будущем, когда еще судьба сюда в следующий раз закинет?

Местные дожди - это какое-то стихийное бедствие, без всякого преувеличения, в средней полосе такие эпические потопы большая редкость, здесь так и говорят горожане "снова казнь египетская". Когда он миновал Почтамтский мост и Фонарный переулок, вдруг разверзлись "хляби небесные" и ударил ливень, за шиворот мундира вода потекла ручьями, сыро и неприятно однако. Александру тут же и расхотелось далее изучать город и неудержимо потянуло как-то сразу назад, в уютную казарму военных топографов, где сейчас пыхтит, как маневровый паровоз двухведерный "артельный" самовар и запекается до состояния сухариков на печке нарезанный на мелкие кубики ржаной хлеб, распостраняя по всему помещению просто убойно-восхитительный дух. Но куда деваться, и пришлось забежать под какую-то арку в одном из питерких "дворов-колодцев" и там пережидать непогоду, иначе потом придется приводить в порядок мундир, а это еще то развлечение, особенно с учетом примитивной бытовой техники начала 19-го века, где сковородка с углями служит вместо утюга. За сводчатым проездом внутри двора виднелась площадка перед каретным сараем, рядом - хлипкий "в одну жердочку" навес с мешками, на которых безмятежно дремал весьма побитый жизнью бомж-оборванец, завернувшись с головой в старую дерюгу, привычному человеку и сырость нипочем. Вот из глубины двора выскочила босоногая молодая баба с ведром, покрытая от дождя лишь задранной на голову верхней юбкой. Ловко огибая раскисшие от воды кучки навоза она перебежала к водосточной трубе у стены дома, поставила под нее свою кадушку и, тут же, по-спринтерски рванула прочь.