Человек, который зажигает звёзды

Юрзов Егор

Я видел, как юноша вернулся в комнату и вновь стал напротив окна, уставившись в никуда. В пустоту. В вечность. И такой одинокой казалась его тоненькая фигурка, на фоне всех тех кошмаров, которые пришлось ему пережить.

– Каждый день он смотрит на то, как уходит жизнь из его матери. Как она страдает, как тускнеют её глаза. Видит, как невыносимо больно ей доживать последние часы, – вновь заговорил голос. – Однажды, в минуту слабости, он достал капсулу с обезболивающим, которые по нескольку раз в день принимала его мать, и, высыпав содержимое в раковину, засыпал на его место цианистый калий, которым они раньше выводили крыс. Но дать

матери не решился. Он просто бросил эту капсулу в коробочку, где лежали остальные, предоставив возможность решать судьбе.

– Это ужасно, – не выдержал я. – Потерять всё, что любил, потерять прошлое и будущее, и медленно терять настоящее. Это всё равно, что смерть.

– Каждый из нас умирает, – вдруг неожиданно резко и холодно ответил мне голос. – Сейчас, вчера, завтра, каждую секунду. Пока мы спим, едим, занимаемся сексом. Каждое мгновение нашего долбаного существования – умирание.

Вдруг я увидел как по лицу юноши пробежали слёзы. Он плакал, плакал беззвучно, не моргая.

– Прощай, мама, – едва слышно сказал он. – Прости меня, я очень тебя люблю.

Медленно распахнув окно, он на мгновение закрыл глаза и сделал шаг.

* * *

Мой собственный крик вывел меня из транса. Я тяжело дышал. Я плакал. Я кричал. Я рвался остановить его. Но никто не прервал моих рыданий. Спустя пару минут я успокоился, и, тяжело дыша, сел, опершись спиной в стену. Прямо рядом со мной стоял он. Всё те же высокие ботинки, всё та же клетчатая рубашка, всё тот же тяжёлый взгляд.

– Называй меня Ганс, – вдруг сказал он.

– Почему именно Ганс, ведь это не твоё настоящее имя? – рассеянно переспросил я, приходя в себя.

– У меня нет имени. Просто ты считаешь, что это имя мне подходит, – не отрывая взгляда от раскинувшейся перед нами бездны, ответил он.

На какое-то время воцарилась гробовая тишина. Каждый думал о своём. Но вскоре я не выдержал:

– Он умер, да? – боязливо переспросил я.

– Да.

– А его мама?

– Да. Видимо ей попалась та самая капсула. Он давно не жил, она была единственным, что держало его в этом мире, – голос моего собеседника оставался на удивление холодным, что безумно коробило меня.

– Но ведь это неправильно! Это не выход! Он должен был жить, он должен был начать всё сначала, он молод, у него бы всё обязательно наладилось! – выпалил я, незаметно для себя переходя на крик. Как можно быть таким чёрствым, я не понимал этого!

– Он никому ничего не должен, – неожиданно резко ответил Ганс. – Это его выбор. И мы должны уважать его. Остаётся надеяться, что та, он встретит то, что потерял в этом мире. И не будем больше об этом.

И, немного помолчав, с отвращением добавил:

– Терпеть не могу нытиков.

Глава 8. В которой не происходит ровным счётом ничего интересного

Светало. Аккуратно припарковавшись под домом и заглушив мотор, я на мгновение закрыл глаза, глубоко вздохнул, и затем, открыв их вновь, постарался взглянуть на мир за лобовым стеклом по-новому. Вы никогда не замечали, как просыпается город? Как, сонно потягиваясь и зевая, с частотой раз в тридцать секунд, на улицу медленно выходят первые ранние пташки. Это дворники, спешащие убрать тротуары к тому моменту, когда основная масса людей выглянет наружу, это те несчастные, кому волей случая приходится начинать рабочий день намного раньше, чем среднему обывателю. А вслед за людьми

просыпается и город. Медленно оживают магистрали, мерно подрагивая под шелестом колёс первых утренних авто. Да, скоро движение практически остановится, и тогда они станут скоплением ненависти и агрессии. Приблизительно в это же время, глубоко под землёй, люди будут ненавидеть друг друга в тесных душных клетках, мчащихся с огромной скоростью по узким тёмным тоннелям. Город меняет людей. Меняет их сущность.

Вдруг в моей памяти отчётливо всплыли воспоминания прошлой ночи, непроизвольно я закрыл глаза, силясь совладать с нахлынувшими эмоциями.

Если честно, я всегда презирал самоубийц. Считал их слабыми людьми, выбравшими самый простой выход из ситуации. Ведь жить всегда тяжелее. И даже сейчас я оставался при своём мнении. Но впервые что-то внутри меня всколыхнулось. Я отчётливо вспомнил слова Ганса: «Это его выбор». Эти слова вновь и вновь звучали у меня в голове, словно колокол, вытесняя остальные мысли. И в самом деле, кто я такой, чтобы судить другого человека? Конечно, есть разница между сопливой малолеткой, которая по своей тупости решила выброситься из окна, и взрослым человеком, сломавшимся под ударами судьбы. Хотя многие считают, что в современном мире развелось слишком много идиотов, и глупо мешать им самим заниматься подобной селекцией. И, как это ни ужасно, я не считаю эту точку зрения аморальной. Мораль вообще весьма расплывчатое понятие. Но самое главное, что я впервые осознал с пугающей чёткостью, было то, что каждый человек вправе сам распоряжаться своей судьбой. И никто, никто, кроме него самого, не должен указывать ему, что делать. Мысль, пугающая банальностью, но, тем не менее, как никогда актуальная.

– Ты упускаешь главное, друг, – вдруг словно из ниоткуда донёсся голос. Резко дёрнувшись от неожиданности, я было замахнулся чтобы хорошенько ударить нечто, но, наткнувшись на приподнятую бровь и холодный взгляд до боли знакомых глаз, которые я часто видел в отражениях зеркал, был вынужден пересмотреть свои намерения, и, чтобы не выглядеть конченым болваном, аккуратно проверил ремень занесённой для удара рукой, якобы так с самого начала и планировал. Глупо, конечно, обманывать самого себя. Но кто из нас этим не балуется?

– И что же тут главное? – через минуту переспросил я, продолжая рассматривать медленно оживающий город.

– А был ли у него выбор? – вторил мне нежданный гость.

А ведь действительно, был ли у него выбор?

Лёгкая затрещина моментально прервала ход моих мыслей.

– За что! – обиженно воскликнул я, потирая ушибленное место. Словно ребёнок. Но было поздно.

– Думаешь ты слишком много, – столь же спокойно продолжил Ганс, словно ни в чём не бывало. – А у меня сейчас нет желания вступать в бессмысленные дискуссии с тобой, попусту чесать языком – дело политиков, нам, простым смертным, это не по статусу.

И секунду помолчав, продолжил.

– И ещё запомни кое-что. Выбор есть всегда. Какой бы дерьмовый он ни был, но он есть. По этому я не испытываю жалости к людям. И не прошу, чтобы её испытывали ко мне. В конечном счёте, вся наша жизнь – череда выборов, которые мы когда-либо сделали.

– Да, возможно, но иногда на долю человека выпадает столько страданий, что он не в состоянии сражаться, – задумчиво ответил я. – И мы можем сколько угодно говорить, что они были слишком слабыми, да, ну и пусть. Но зачастую самые сильные падают, не в силах подняться.