Человек-легенда
Шрифт:
Учился он с увлечением, схватывал все на лету. Находил время еще на чтение. И, не пропуская ни одного дня, занимался гимнастикой. Нашел на молочной ферме двухпудовые гири и с ними делал упражнения. Он подбрасывал их в воздух и ловил. Выжимал, делал с гирями в руках гимнастику. Убеждал и других развивать мускулатуру. Кроме того, усердно изучал немецкий язык: Манук-бей обещал отправить его в Германию для завершения образования.
Сельскохозяйственная школа располагала огромным земельным участком в пятьсот десятин. Обрабатывалась земля руками
В кокорозенскую школу поступил бледный городской мальчик Васюков. Вначале его поставили учеником в кузницу. Кузнец Максимыч был черный, волосатый верзила с громадными, мускулистыми руками. Котовский приходил иногда в кузницу, как он говорил, "поразмяться", поработать тяжелым молотом. Он приглядывался к новичку. Максимыч на него покрикивал, и это совсем не нравилось Котовскому.
– Я что тебе говорю!
– кричал кузнец под лязганье и звон железа. Поддай жару, говорю! Тютя!
И больше для поощрения, чем по злобе, ударил Васюкова.
Ударил - и пожалел. К нему подскочил Котовский и как начал позорить да вычитывать! Максимыч сначала пробовал огрызаться, отмахиваться. Куда там! Котовский стыдил его, пока не пронял. После-то кузнец стал уже оправдываться:
– Да разве я... да чего ты на самом-то деле? Я же для науки...
– Это только в полиции бьют, - горячился Котовский, - в полицию идет тот, у кого совести нет. Их для того и кормят, чтобы усмирять, чтобы зуботычины раздавать, чтобы в страхе народ держать. А ты? У тебя сознание должно быть. И нашел кого ударить! Слабенького! Ты ударь меня! Или как? Неохота?
– Да ладно, - морщился кузнец, - ну, ошибка вышла... Ну, все.
И больше уж кузнец никогда не замахивался на Виктора Васюкова.
– Ты вот что, - сказал на прощание Котовский, подбадривая новичка, старайся попасть в наряд на молочную ферму, когда будет мое дежурство. В школе кормят плохо, а там я тебя молочком, а то и сливочками подкормлю. А то смотри, какой ты заморыш!
Вскоре повстречались они с Васюковым на поле. Нужно было мотыжить. Мотыга была тяжелая. Васюков никак не мог приспособиться к ней. Мальчики тотчас подметили, что он мотыги никогда и в руках-то не держал. Начались шутки, поддразнивание.
– Смотрите, смотрите, ребята, ведь это прямо-таки богатырь!
– Ого! Да он нас всех землей забросает!
– По ноге! По ноге ударил! Это новый прием!
Котовский молча взял мотыгу у Васюкова.
– Тут, Витя, ничего нет мудреного, - сказал он спокойно, - и только дураки могут хвастаться своим умением мотыжить...
Шутники прикусили языки.
– Даже медведя можно обучить этой работе, подумаешь, какая сложная машина. Мотыга! А ты вот держи ее так... и р-раз! Видишь, как получается? Ну-ка, попробуй.
С тех пор у Вити с Котовским и дружба повелась - и всякие насмешки прекратились.
Однажды ночью, во время дежурства, Котовский предложил:
– Идем, пугнем немножко наше начальство.
–
– Вот увидишь.
Они вышли в поле. Глянули на высокое звездное небо, на притаившийся, притихший, замерший в тишине ночи сад... Котовский неподражаемо ловко изобразил завывание волка. Вот переполошатся! Ведь волкам есть чем поживиться на животноводческой ферме. Будет наутро разговоров, что появились волки и разгуливают под самыми окнами директорской квартиры.
– Сегодня мы пойдем в деревню на молдавский жок, - объявил как-то Котовский своему приятелю Васюкову.
– Там ты увидишь одну девушку... такую девушку...
– Я знаю, что такое молдавский жок, - заявил Васюков.
– Жок - это танец.
– У молдаван есть поговорка: льет воду в колодец... Так говорят о бестолковых людях.
– По-твоему, я бестолковый?
– Хуже. У тебя как-то неинтересно все получается. "Жок - это танец". "Зимой холодно, летом тепло"... Я ему говорю о замечательной девушке, а в ответ слышу равнодушные рассуждения.
– Но ведь я согласен пойти на этот жок.
И они пошли. Деревня Ливадэшти разбросана по овражкам на берегу мелководной реки. Голубые и светло-зеленые фасады домиков расписаны синими полосами. Около каждого домика плодовые деревья. Кое-где виднеется журавль колодца или высятся, как одинокие стражи, пирамидальные тополя.
Васюков только что намеревался сказать что-то такое поэтичное о живописной местности. Но не успел этого сделать.
– Удивительное дело, - сказал Котовский, когда они миновали мостик и попали на деревенскую улицу, - на первый взгляд, как будто простенькая хорошенькая деревенька. Как ситцевое платье - и нарядна и незатейлива. А вглядеться - какое жалкое существование. В Молдавии один курган носит название "Курган рабства". Мне почему-то всегда это вспоминается, когда я смотрю на лачуги молдаван...
– А где же девушка?
– спросил Васюков.
На "пристьбе" - на завалинке одного из домиков - много молодежи. Вот он - танец! Мелодично звенят струны самодельных музыкальных инструментов. Медленно движутся танцующие.
Котовского знали. Тотчас потеснились, чтобы дать ему и Васюкову место. Рядом с ними оказался старый молдаванин. Он вздыхал и все смотрел на танцоров. Видно, когда-то и сам был завзятым исполнителем жока.
Котовский вежливо спросил его, как живется.
– Вяцэ рэ!
– ответил старик спокойно.
– Плохая жизнь.
И опять смотрел слезящимися, потухшими глазами на медленно двигающиеся танцующие пары.
Вечерняя заря угасала над деревней. Обрисовывались на фоне румяного неба очертания домов, изгородей. Листья айвы лепетали о чем-то невеселом. Яблони толпились вокруг танцующих. От реки плыли запахи сырости, прохлады, гниющих камышей...
– Пора идти, - напомнил Васюков.
– Могут заметить наше отсутствие, и будут неприятности.
– Подожди! Сейчас она будет петь...
– Кто?
– Как кто? Конечно, она, Мариула!