Человек-масса
Шрифт:
Утонченных девушек.
А покуда…
Банкиры
Мы жертвуем!
Мы пляшем!
Мы исцеляем бедных!
Музыка звенящих золотых монет. Банкиры в цилиндрах танцуют фокстрот вокруг биржевой конторки. Сцену охватывает мрак.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Сцена
Массовые хоры
(звучат как бы издалека)
Мы, замурованные
В глухие ящики небоскребов,
Обреченные в жертву
Механизму злорадной системы,
Мы, безликие в гуще заплаканной ночи,
Мы, навеки разлученные с матерями,
Из фабричных глубин подаем мы голос:
— Когда мы любовью жизнь измерим,
— Когда мы насытим первичную жажду воли,
Когда мы избавимся от ига?
Сцена освещается. Большой зал, на трибуне длинный узкий стол. В зале густо теснятся рабочие и работницы.
Группа молодых работниц
И сеет битва семя новой битвы —
Не подобает мешкать с господами, —
Прочь соглашательство, и колебанье прочь,
Заданье выполнит рабочая дружина:
Динамит в машины!
Пусть к чорту фабрики взлетят на воздух.
Мы скручены машинами, как скот на бойне,
Мы пригнаны к машинам, как винты и гайки,
Паровыми молотами тела наши сплющены.
Винты и гайки, —
Винт — три миллиметра, винт — пять миллиметров…
Глаза засушены, руки сухоточные,
А тело хочет жить…
Смерть машинам! Смерть фабрикам!
Восклицанья в зале
Смерть машинам! Смерть фабрикам!
За столом на трибуне встает женщина.
Женщина
В прошлом и я была слепой.
О, как меня пугали эти поршни
И воздух пашущие рычаги.
Какой-то сон туманит ваши взоры,
Но детский сон, — пугает ночь детей.
Взгляните, мы живем в двадцатом веке.
Доказано,
Что фабрика неразрушима.
Возьмите динамит всей земли,
В ночь действия все фабрики взорвите —
Все восстановятся до будущей весны
И заживут чудовищней, чем раньше.
Но фабрики отныне не владыки,
И не слепое средство человек.
Служанкой жизни быть —
Вот фабрики удел,
Фабрики, взнузданной человеком.
Группа молодых рабочих
Так суждено нам вместе с ними сгинуть,
Местью
Дворцы себе повыстроили бары,
А братья заживо гниют в окопах.
Где-то лепечет пляска на пестрой луговине.
Ночью об этом читаем и жалобно воем,
И недоступная нас манит роскошь знанья…
Цвет жизни вырвали из наших рук,
И все пошло недоброю дорогой.
Лишь иногда маячит нам в театрах
Так нежно, так умильно, так злорадно,
А школьной каторги тупые годы —
Учителями связанные души.
Наш громкий плач — прямая неизбежность,
Закон клокочущего, сдавленного пара;
Кто мы сегодня — кто мы?
Мы не согласны ждать.
Группа батраков
Нас оттолкнули от нашей земли-кормилицы.
Богачи скупают земли, как спелые ягоды.
Увеселяются от щедрот нашей милостивой земли-кормилицы.
Наши грубые руки к снабженью войны приспособили.
Усыхают наши корни, из чернозема выпростаны,
В безвесельи городов наши силы разбиваются, —
Мы все хотим земли —
Земля для всех.
Масса в зале
Земля для всех.
Женщина
Недавно я в квартирах побывала,
Серенький дождь стекал с убогой черепицы,
На стенках сырость развела грибы.
В одной каморке я застала инвалида,
Он заикался: «В поле, пожалуй, было лучше,
Ты погляди, какой у нас свинюшник.
Верное слово говорю — свинюшник».
И, говоря, стыдливо улыбался,
И вместе с ним я разделяла стыд.
К исходу, братья, вы стремитесь,
Один исход нам остается, слабым,
Нам, ненавистникам пушечной меди, —
Забастовка, и больше ни нажима,
Забастовка, чистое действие массы,
И наша слабость гранитом силы станет.
Еще не выковался меч, пред которым мы склонимся,
К нам, к нам, немые батальоны!
Я объявляю забастовку.
Шесть лет подряд Молох тела кромсает,
На улицах рожениц подбирают,
Голод их обессилил, и они
Нести не могут бремя нерожденных.
В ваших домах ощерилась нужда,
Мор, сумасшествие, зеленолицый голод.
А там, взгляните-ка туда, —
Вакхический обряд священной биржи,
Шампанское на голову победы,
Там чувственная чернь танцует в честь событий
Вкруг золотого алтаря. А здесь
Землистых лиц вы оценили вялость,
Чувствовали тело
Жалким обрубком
В сырости вечерней…
Вдыхали запах тленья.
Тревожный вы слышите гудок
Настойчивей, протяжнее сирены.