Человек на войне (сборник)
Шрифт:
– Сам ловил?
– Нет, в дорогу дали, – ответил Микко. Но кто дал, не объяснил: зачем говорить, что был контакт с военными, кто знает, как он это воспримет.
Поев, Юлерми стал собираться:
– К Эркки Маслову схожу. Он говорил, одному хозяину строевой лес нужен, дом подрубать собирается, нижние венцы подгнили. Поговорить надо, что и как. Если задержусь, то ложись без
– Мне все равно.
– Если все равно, то ложись на печку, я больше люблю в прохладе спать. За занавеску не ходи, там вещи Сильвы. Я сам туда без дела не захожу, не хочу память ее понапрасну тревожить.
Юлерми ушел, а Микко подбросил дров в печку, помыл посуду после еды. Вскоре пришла Ирма Леппянен, высокая ростом, сухощавая и сутулая телом, с темным узким лицом и удивительной белизны тонким платком под шалью.
Дотошно расспросила Микко, кто он таков и по каким делам явился. Вздохнула о Сильве, отметив, какова та была хорошая жена и аккуратная хозяйка. И завершила свои воспоминания вполне философски:
– Все там будем.
На Микко, как на помощника, поначалу смотрела довольно скептически, но когда убедилась, что он не только суетится под ногами, но и прок от него есть, приняла под свое начало.
Велела добавить дров в печку и согреть воды. Когда вода согрелась, развела пойло скотине и поручила отнести пойло в хлев.
В хлеву подожгла лучину и, зажав ее зубами, сама налила пойло низкорослой комолой корове карельской породы и двум мериносам, овце и барану.
Потом приказала Микко, чтобы он положил сено в ясли корове и овечкам, да дал бы аккуратно, не трусил на пол, а если упадет какой клочок, чтоб не оставлял на полу, а поднял и положил в ясли. Сама же насыпала ячменя курам. Когда все исполнил, вручила горящую лучину и две впрок, с наказом сидеть и светить, пока скотина не напьется, а куры не насытятся, да с огнем быть аккуратнее, чтобы хлев не спалить. И забрав пустые ведра, вернулась в дом, готовить скотине пойло на завтрашнее утро, а для Юлерми и Микко еду на весь следующий день.
Микко вернулся в дом и доложил Ирме:
– Все. Лучинки сгорели.
– И
Помешала уху, попробовала.
– Нет, не разварилась.
– Если только из-за ухи, то чего ждать. Сущика доварить и я смогу.
– Правда, умеешь? – испытала Ирма.
– Варил. И не раз.
– Тогда хозяйничай сам, а я пошла, – согласилась было Ирма. – Нет, погоди… лучше я дождусь, посмотрю, как у тебя получится.
Когда Микко доложил о готовности кушанья, Ирма сняла пробу в две ложки, первую – на готовность, приподнимая губы, ловила зубами то картофелину, то крупинку, проверяла, хорошо ли разварились, вторую, долго причмокивая и перекатывая во рту, – на вкус.
Одобрила:
– На соль угадал, молодец.
И ушла.
Микко подкинул дров в печку, принес еще охапку на завтра и уложил их подсохнуть. Посидел у жаркой печки. Разморило, потянуло в сон. Но дождался, когда догорят дрова.
Юлерми все еще не было. Закрыл трубу, налил воды в рукомойник – исстари у карел непростительным делом, даже грехом, считалось оставить рукомойник без воды на ночь – задул лампу и полез на лежанку спать.
Скоро уже, через несколько дней Новый год. Этот праздник они всегда справляли семьей. Разумеется, насколько это возможно в коммунальной квартире. Квартира, где они жили, была небольшая, всего три съемщика, жильцов по прописке восемь, а постоянно жили лишь шестеро. Миша с папой и мамой, и Костя с родителями. А Федосеенко, дядя Юра и тетя Лариса, приезжали раз в два года, брали отпуск через год, потому что работали на Севере. В начале лета приедут, привезут всем, всей квартире, подарки. Кому что, а Мише всегда привозили одну большую, трехкилограммовую, и несколько маленьких банок сгущенки. Из большой Миша сгущенку ложкой ел, в кипятке разводил или в чай добавлял, а маленькие дядя Юра научил его варить. Такая вкуснятина эта вареная сгущенка!
Конец ознакомительного фрагмента.