Человек находит себя
Шрифт:
И тогда руки Георгия подхватили ее, приподняли. Она обняла его плечи, прижалась щекою к его груди и… расплакалась безудержными и радостными слезами.
Георгий молча гладил ее волосы.
Таня успокоилась. Отпрянула вдруг и за плечи обеими руками повернула Георгия к себе лицом. Он молчал. Ждал, должно быть, что она заговорит. Но Таня тоже молчала и словно пила глазами лицо Георгия. Она не хотела и не могла говорить. Обо всем, что бушевало сейчас в ней, она могла только молчать.
Георгий снял со своих плеч ее руки, сжал их.
—
— Я была в Новогорске, — прервала его Таня. — Тебя видела. Слушала. Опоздала на поезд… Мне сказали: ты поехал сюда… — Таня прерывисто вздохнула. — Я так боялась, что ты уедешь, не дождавшись…
Таня говорила. Рассказывала, как искала Георгия, как ехала, шла, тонула в снегу…
Георгий слушал и снова переживал все, что началось с того дня, когда он узнал о Танином отъезде в Новогорск: боль, раскаяние и чувство непоправимой вины перед нею, и слова ее единственного письма к нему, и все, что узнал позже — от матери, из Таниных писем к ней.
Во рту пересохло. Георгий облизал губы.
— Ты хочешь пить, — сказала Таня и поднялась. Георгий удержал ее.
— Я сам, ты скажи…
— Я принесу.
— Сиди, — пытался удержать ее Георгий.
Таня покачала головой. От слабости дрожали колени. Лицо горело, как обожженное. Голова кружилась.
— Сиди, — повторил Георгий.
Она молча отстранила его руки и пошла.
И одновременно за дверью послышались шаги, голоса Алексея и Варвары Степановны. Она объясняла что-то. Алексей говорил негромко, и слов не было слышно.
«Раз пришел — значит, случилось что-то!»—подумала Таня. — Подожди, Георгий, я сейчас, за мной пришли, кажется. — Она вышла, притворив дверь.
Вопреки опасениям Тани, на фабрике ничего не случилось, не считая того, что еще во время вечерней смены Любченко почувствовал себя плохо. Алексей уговорил его идти домой и сам проводил, А так как Тани все не было, остался в смене за старшего сам. От Любченки Алексей знал, что Таня не должна была задерживаться долго, но она все не появлялась — и он встревожился. И вот не утерпел, пришел домой узнать, не случилось ли что. Варвара Степановна наскоро успела рассказать ему о последних событиях.
— Обошлись бы уж сегодня-то без нее, Алешенька, — сказала она. — Не свалится, поди, фабричная труба-то. Вовсе без силушки ведь пришла. Тут и памяти лишилась, у порога. Погода-то не тише?
— Какое там! — махнул рукой Алексей.
— Управьтесь уж там. Дело такое, Алешенька, ты пойми…
— Да я, мама, вроде понятливый…
В это время из комнаты вышла Таня.
— Алеша! Что случилось?
Алексей успокоил: ровным счетом ничего, Любченко прихворнул только. А смена идет, и беспокоиться ни о чем не нужно, да и погода такая…
— Порядок будет полнейший, — пообещал он. — Ясен вопрос?
Алексей ушел.
Таня принесла Георгию воды. Он пил жадными большими глотками, не отрывая губ и не переводя
— Я никогда еще не пил такой воды, Татьянка, как здесь, у тебя.
— Еще?
Георгий кивнул.
Таня принесла снова полный стакан, сказала:
— Пей досыта. Я чайник поставила. Горячим напою. Георгий отставил недопитый стакан.
— Тебе отдыхать надо, Татьянка.
Таня отрицательно покачала головой.
— У меня у самой в горле пересохло…
Она подошла к Георгию и обхватила ладонями его щеки. Глаза их встретились.
— Молчи только, — сказала Таня, — слышишь? Ничего не говори. Ничего. Я хочу, чтобы ты был счастлив. — И повторила: —Не говори ничего.
Наверно, Танины глаза светлели все больше и больше, потому что светлым становилось лицо Георгия. Таня вдруг порывисто и с силой прижалась к его губам. Он обнял ее и, когда она на секунду оторвала губы, не выдержал, проговорил:
— Татьяночка…
Он не сказал ничего больше. Танины губы остановили остальные слова.
Таня закрыла глаза…
В голубоватом колышащемся полумраке, кроме горячих губ Георгия, кроме неистовых, ликующих ударов сердца, кроме этого, не было ничего…
9
Утром Варвара Степановна поднялась по обыкновению раньше Ивана Филипповича. В кухне на электрической плитке зловеще фырчал почти пустой чайник. Варвара Степановна торопливо выключила плитку. Лицо ее сделалось строгим: она знала — за ее супругом водятся такие грешки.
Сколько раз, засидевшись допоздна и не желая беспокоить жену, он сам ставил чайник на плитку, а потом благополучно о нем забывал. Три чайника уже стали жертвой его рассеянности.
Держа тряпкой раскаленную ручку спасенного от безвременной гибели чайника, Варвара Степановна грозной походкой вошла в комнату. Иван Филиппович одевался. Он удивленно уставился на свирепые облачка пара, вылетавшие из носика чайника. Перевел младенчески ясный взгляд на жену.
— Три загубил, мало показалось? — с чисто судейским спокойствием спросила Варвара Степановна. — Говорила тебе: буди ночью, коли пить захочешь! Ладно поспела, а то бы снова по магазинам чайники искать.
Напрасно Иван Филиппович оправдывался и доказывал свою полнейшую непричастность к преступлению и даже напомнил жене, что вчера спать лег раньше ее, а она еще Таню ждала сколько.
— Все следы к тебе ведут все равно, — возразила Варвара Степановна. — Запру вот все твои инструменты в чулан на два месяца, чтобы в норму пришел. Доработался! Себя не помнишь!
— С сегодняшнего дня покой для тебя наступит, Варюша, — сказал Иван Филиппович, оставляя обвинения неопровергнутыми. — Забыла, что на неделю в Москву отправляюсь? Детище свое повезу. А заодно и твое все, да-да! Не удивляйся! И капустные пироги твои, и воркотню, и все три твои чайника, которые на плитке сжег, — все! Давай-ка собираться станем лучше, чем ругать меня за чужие-то грехи!