Человек находит себя
Шрифт:
Иван Филиппович уезжал в двенадцать часов дня. А Таня не выходила сегодня на удивление долго, и он уже несколько раз прислушивался — не встала ли? Ему очень хотелось еще поговорить с приезжим скрипачом и — Иван Филиппович очень на это надеялся — уговорить его попробовать новую скрипку. Очень уж хотелось услышать звучание ее со стороны.
Алексей пришел с фабрики не сразу после смены, а лишь около десяти часов и, вместо того чтобы отдыхать, тут же достал папку с чертежами своей линии. После обеда он собирался в Новогорск вдвоем с Горном: нужно было согласовать кое-какие изменения в конструкции
Алексей, ероша волосы, сидел у стола, старательно прикидывал что-то в чертежах, когда из своей комнаты вышла Таня.
— Я выйду сегодня во вторую, Алеша, — сказала она. — Вместо Любченки.
— Не надо… Таня, — ответил Алексей. — Утром Гречаник приходил и разрешил мне заменить Анатолия, пока не отхворается… Разве что часика на полтора придите, а то из города я вернусь только с шестичасовым «рабочим». — Он разгладил ладонью скользкую хрустящую кальку.
И еще Алексей сказал, что Гречаник наказал Тане зайти днем ненадолго, потому что нужно решить вместе, кто сейчас будет за старшего, пока болеет Любченко.
— В цеховую заодно загляните, — попросил Алексей, — как я там в рабочих листках да в сводке — не напахал ли?
Подошел Иван Филиппович и, осторожно оттащив Таню в сторонку, недолго о чем-то пошептался с нею. Она кивнула и ушла к себе. Почти сразу в кухне послышалось звяканье умывальника и плеск воды. А вскоре Таня вернулась вместе с Георгием.
Иван Филиппович только и ждал этого. Сказав: «Доброе утро!» — он без лишних слов протянул Георгию скрипку.
— Детище свое… Извините, что беспокою… Событие: в Москву, вроде бы на экзамен везу, так со стороны бы своим ухом послушать…
— Завтракать-завтракать, Иван Филиппович! — строго предупредила из кухни Варвара Степановна. — Нечего людей отвлекать!
— Ой, Варюша, повремени! — крикнул он в ответ. — Дело тут поважнее пирогов. Да и музыкой мы их, надо полагать, не испортим.
Георгий, которому Таня уже успела передать просьбу Ивана Филипповича, взял скрипку. Повертел в руках, потрогал струны и… только тут заметил за столом Алексея. Подошел, протянул руку. Алексей неловко, но сильно пожал ее, снова углубился в чертежи.
Георгий вскинул скрипку к плечу. Заиграл.
Иван Филиппович сидел на стуле в стороне, запустив пальцы в густую свою шевелюру. Взлетевшие брови, живые и как бы вдруг помолодевшие глаза выражали восторг, который он не старался скрывать.
Восторгом загорались понемногу и глаза Георгия. Скрипка жила — говорила, пела, рассказывала о чем-то большом и важном. То тревога, то раздумье слышались в густом виолончельном голосе басовой струны, то неистовой радостью отвечал ей стремительный ликующий взлет мелодии. И снова тревога, снова борьба…
Алексей сидел, подперев лоб рукою и машинально вырисовывая что-то на развернутой чертежной папке.
А Таня стояла в сторонке спиною к окну и не сводила с Георгия глаз. В дверях прислонилась к косяку Варвара Степановна с большим эмалированным тазом в руках и слушала, поглядывая на сына.
Алексей рисовал и тоже слушал. Потом отложил карандаш, взглянул на Таню,
А Варвара! Степановна, наверно, прочла что-то в глазах сына, потому что таз неожиданно выскользнул у нее из рук и загрохотал по полу. Таня вздрогнула. Георгий оборвал игру и принялся успокаивать испуганную и сконфуженную хозяйку.
— Очень вовремя, очень вовремя, — сказал он и возвратил скрипку Ивану Филипповичу, — а то я из рук не выпустил бы, честное слово!
Лицо, глаза Ивана Филипповича светились большим и спокойным счастьем. Он заговорил с Георгием и потащил его к себе в мастерскую, надо полагать, чтобы познакомить со своими инструментами поближе.
Таня повернулась к окну. Через чуть заметную проталинку в уголке замороженного стекла она смотрела в заснеженный сад, где тихо лежала на ветках стылых черемух угомонившаяся наконец зима. Алексей подошел к Тане, тронул за локоть, негромко сказал:
— Спасибо.
— За что, Алеша?
Алексей молча показал в окно, туда, где за садом, за черемухами, за дорогой, уходящей в гору, за взъерошенным хвойным лесом светлела в облаках ослепительно белая полоса спокойного неба.
— За то, что могу… За то, что хоть сейчас вон туда могу, в гору… понимаете? По снегу босиком… вон, где светится.
— Ну зачем же босиком, Алеша? — улыбнулась Таня. — Босиком не надо…
Пришел Горн. Он зашел за Алексеем по пути на станцию.
— Батю к поезду заодно проводим, — сказал Алексей, идя навстречу Горну. — А сейчас позавтракаем заодно. Ясен вопрос?
После завтрака и недолгих сборов отъезжающие вышли на крыльцо. Иван Филиппович был одет, как и полагалось при поездке в столицу, в новое пальто и высокую барашковую шапку «пирожком». В руках он держал новенький скрипичный футляр. Чемодан его нес Алексей.
— Батя сегодня здорово похож на кого-то из наших известных скрипачей, — сказал Алексей Горну, помогая отцу спуститься с крыльца. — Не находите, Александр Иванович?
— Во всяком случае не на Марину Козолупову, — с самым серьезным видом ответил Горн…
Таня вышла вместе со всеми. Проводила до угла, попрощалась и повернула к фабрике.
Пурга утихла еще под утро. По едва натоптанным тропкам идти было трудно, к тому же ноги сегодня болели куда сильнее вчерашнего. У домов, у заборов — повсюду громоздились сугробы. Вздыбленные, с закрученными гребнями, они напоминали застывшие волны. На заборе отчаянно стрекотала и кланялась кому-то сорока. На углу облепленные снегом мальчишки выкапывали в сугробе пещеру. Окна домов отражали светло-серое, почти белое небо и казались начисто вымытыми. Медленно падали крупные мягкие хлопья. Они щекотали лоб, глаза, губы.