Человек находит себя
Шрифт:
Варвара Степановна насторожилась:
— Алешка вроде «вылечиваться» начал, так хворь-то его на вас, что ли, перекинулась? —В голосе ее была тревога. — На себя поглядели бы, Танечка! У нас в гроб краше кладут.
— Ничего, Варвара Степановна. Надо….
Алексей, уже совсем было собравшийся на рыбалку, услышав этот разговор, почему-то вдруг отставил удочки, и рука его, протянувшаяся за плащом к вешалке, застыла. Он как будто решал: ехать или не ехать. Подумал. И все-таки взял с вешалки плащ, сказал матери:
— Я, мама, к утру вернусь. —
В дверях мастерской показался Иван Филиппович. Подошел к окну.
— Что, Танюша, не везет? — как бы между прочим спросил он, склоняясь над кустиком лимона, ярко зеленевшим на подоконнике.
— Не говорите, Иван Филиппович.
— Это ничего. Я, пока до звуковых секретов дерева добрался, столько добра на дрова перевел, знали бы вы… — Иван Филиппович обломил сухую веточку, повертел ее перед глазами и, выкинув за окошко, снова склонился над кустиком. — Все будет хорошо, вот увидите… Варюша, а как там насчет ужина? — спросил он жену, поворачивая перед собою горшочек с лимоном и все так же внимательно разглядывая листья.
— Что это с тобой? — удивилась Варвара Степановна. — Когда так не дозовешься, а сегодня сам на еду напрашиваешься?
— Работа так подошла, перерыв требуется… А тут, Варюша, на твоем цитрусе опять, между прочим, букашки завелись, надо будет их дустом поперчить. — И снова повернулся к Тане. — Давайте, Танюша, рассудим так. Ежели бы все дела получались гладенько да без хлопот, без переживаний да бессонницы, да без головной боли подчас…
— А головная боль, Танечка, с дедовой болтовни и начинается, — вставила Варвара Степановна, направляясь в кухню. — Садитесь-ка за стол лучше, — добавила она уже из-за двери.
Иван Филиппович уселся за стол, жестом пригласил Таню.
— Короче, после поражения победа ощутимее вдвойне. Что же касается Варюшина замечания, то учтите— женская мудрость начинается…
— Ты вот что, Иван Филиппович, — перебила его супруга, возвращаясь с миской окрошки, — если будешь Таню за столом разговорами донимать, я тебя в сенях кормить буду, а дверь в дом на крючок стану запирать. Понял? — Вооружившись поварешкой, она стала разливать окрошку по тарелкам.
Иван Филиппович подмигнул Тане и показал на поварешку:
— Вот про это самое я и хотел сказать: женская мудрость начинается вот с него, с кухонного предмета, ежели его в правой руке зажмут!
Несмотря на отвратительное настроение, Таня рассмеялась. А Иван Филиппович, как ни в чем не бывало, склонился над тарелкой. Усы его вздрагивали.
— Это что, Иван Филиппович, победа или поражение? — спросила Таня.
— Пока победа, — ответил Иван Филиппович, подвигая к себе солонку. — Поражение будет после, когда вы уйдете. Явления меняются местами. В семейной жизни частенько такое бывает, так что, Танюша, рекомендую: никогда не «женитесь».
4
Ночью, увидев Таню в цехе, Любченко удивился:
— Что это вы, Татьяна Григорьевна, не в свою смену пожаловали? Я бы на вашем
— А мне вот не спится. Сюда в цех потянуло, хочу перенять ваш опыт.
— Мой опыт?
— Да… А посоветовал мне Соловьев. — И Таня рассказала о причине своего прихода.
— Понятно. — Любченко нахмурился. — Пошли.
Он повел Таню по цеху. Работали все станки. Они наполняли цех спокойным гулом, сухим шелестом стружки. Работа шла ровно: ни суеты, ни бестолковщины…
Таня ходила и завидовала: и цех тот же, и станки те же - ее станки, — только другая, совсем непохожая обстановка. Пока Любченко ходил с Таней, никто не подошел к нему, никто не оторвал: видно было, каждый занят привычной работой.
Из-за шума говорить было трудно, и Любченко с Таней вернулись в цеховую конторку. Они сели у стола! Любченко рассказывал, перекатывая ладонью косточки на счетах, и та обстановка, в которую с первых дней попала Таня, прояснялась все больше и больше.
— Наши-то две смены по одному, по два изделия гонят, а все остатки, все «концы» — все, что мы не успеем закончить, — вам достаются. Да вам еще и свое выполнять надо. Пока Костылев первой сменой сам командовал, «концы» мне доставались, редко когда Шпульникову, ну а теперь… Да вот сами смотрите…
Любченко взял со стола листок со сменным заданием и показал Тане. Всего-навсего пять заполненных строк! Пять номеров деталей готовились на станках в его смене. И ни в одной партии не было меньше шестисот штук. Да, тут было где развернуться, можно было хорошо наладить работу!
— Вы на себя нашу судьбу приняли, — сказал Любченко под конец. — Словом, что потруднее, похлопотнее, то и ваше! Честно сознаться, я просто удивляюсь, как это вы еще тянете. На вашем бы месте пятеро профессоров со второго дня зашились бы.
— Анатолий Васильевич, а вы не хотите отдохнуть немного? — спросила Таня после длительной паузы,
— Как это?
— Очень просто. Позвольте мне две-три смены поработать за вас. Если не доверяете, оставайтесь тут, присматривайте за мной.
— Валяйте! — сказал Любченко, оживляясь. — И никаких присмотров. Еще мне новости…
Они снова пошли в цех. Пока Любченко знакомил Таню с работой смены, она заметила, нак настороженно и с недоверием поглядывают на нее рабочие.
У одного фрезера станочник, пожилой, с морщинистым бритым лицом, обратился к Любченке:
— Вы чего это, Анатолий Васильевич, никак смену передаете? — В голосе его была тревога.
— Да, — неосторожно пошутил Любченко, сохраняя на лице самое серьезное выражение. — Знакомьтесь с новым мастером, Егор Егорыч.
— Ну уж это вы бросьте, пожалуй! — сверкнув глазами, вспылил Егор Егорыч. — Недавно только смена выправилась. Так нешто обратно под склон пихнуть надо? — Он прищурился и, не скрывая неприязни, язвительно спросил Таню: — Свою-то смену напрочь уже завалили?
Таня вспыхнула. Ей показалось, будто она только что провалилась на экзамене.