Человек находит себя
Шрифт:
Она смутно помнила, как ее увели, как пролежала она дома весь остаток дня. А наутро снова вызвал Гололедов.
— Выбирайте: в цех к станку или в библиотеку, — сухо сказал он.
— В библиотеку, — не задумываясь, сказала Валя. «Только не к станку, — подумала она. — Это такой позор! Что подумает Алеша?»
Через день она уже принимала библиотеку.
Началась совсем другая, непривычная и какая-то не своя жизнь. Правда, здесь было спокойно. Никто не упрекал, не колол, не дергал… Изредка приходил Алексей, Валя подбирала
Он каждый раз тепло благодарил ее.
Однажды Алексей спросил:
— Ну как, Валя, теперь спокойнее?
— Да, — тихо ответила она.
— А к станку? Побоялась?
— Алеша! После института? Это такой позор!
— Позор, говоришь… — Алексей сказал это как-то неопределенно, без удивления, без возмущения и даже бесцветным голосом. Валя не могла понять, осуждает он ее или согласен с нею.
Взгляд Алексея долго скользил по рядам книг на полках, но Валя видела, что он не думает сейчас о книгах. Видно было по глазам: работает какая-то трудная мысль. Потом Алексей сказал:
— Знаешь, Валя… дай-ка мне вон ту книгу, — и показал на полку.
Он долго листал книгу, читал, задерживал взгляд то на одной, то на другой странице, и Валя, наблюдавшая за ним, опять видела, что совсем он не читает, что это просто так, непонятно для чего. Она ждала, что он снова заговорит с нею. Но Алексей молча вернул книгу, молча кивнул и так же молча вышел.
В библиотеке он больше не бывал, и Валя не могла понять почему. Зашел он только в октябре, когда привезли новую партию технической литературы.
Та осень была особенно хмурой. Над землей висели низкие, размытые тучи. Из них без конца трусилась водяная пыль. Деревья стояли голые и мокрые. Они не качались, а только вздрагивали от налетавшего ветра, холодного, промозглого…
Алексей долго перебирал и перелистывал новые книги. Так и не выбрав ничего, он собрался уходить.
— Алеша, — тихо произнесла Валя. Она стояла спиной к нему и глядела в окно на мокрый черный забор. — Алеша, — повторила она, по-прежнему не оборачиваясь, — вы не знаете, что сегодня кинопередвижка привезла?
Алексей назвал картину, спросил:
— А что?
— Сходить хочется, — ответила Валя, все еще не оборачиваясь; огромного труда стоил ей этот разговор, но она решила, что сегодня должна сказать Алексею все.
Алексей молчал. Валя обернулась.
— Может, вместе сходим? — сказала она глухим, надломившимся голосом.
Алексей и сам собирался в кино сегодня, думал зайти к Васе Трефелову и утащить его. Валино предложение его удивило.
— Все одна, одна… — продолжала Валя, опуская глаза, и краска залила ее осунувшиеся щеки. — Впрочем, дело ваше, конечно, — тихо добавила она и стала закрывать ставни.
Алексей постоял и, так и не сказав ничего, вышел.
Валя заперла библиотеку и с
… В кино Валино место оказалось как нарочно почти рядом с местом Алексея. Он пришел в кино вместе с Васей. После сеанса Валя шла за ними поодаль, пока Вася не свернул в свою улицу, потом догнала Алексея и, тронув его за руку, сказала:
— Мне бы поговорить с вами, Алеша… Я прошу вас. Пройдемтесь куда-нибудь.
Они шли по мокрым ослизлым мосткам, по той самой улочке, на которой летом стояли возле освещенных окон, у палисадника с георгинами. Сейчас окна были темные. Слышно было, как скребли по изгороди голые ветки какого-то куста. Валя молчала, все никак не решаясь заговорить. Мостки кончились.
— Дальше некуда, — как и в тот раз, сказал Алексей, останавливаясь.
Валя вздрогнула. Из низких туч по-прежнему сеялся мелкий дождь. Было темно. Только в стороне расплывчато светились чьи-то неяркие окна… Алексей поеживался и прятал лицо в поднятый воротник. У Вали сильно закружилась голова. Она пошатнулась.
— Что, Валя? — Алексей поддержал ее за локоть. А она вдруг уронила голову ему на грудь. Руки ее легли на его мокрые плечи.
— Не могу я больше, Алеша, не могу! — сдавленным голосом проговорила Валя. — У меня нет жизни… Я… я люблю, Алеша, милый! И только это жизнь, это все. — Она подняла голову и приблизила лицо к лицу Алексея. Даже в темноте он заметил в ее глазах слезы.
— Валя, не надо. Ты хорошая девушка, но пойми… Это пройдет… — Он взял ее руки в свои.
— Нет-нет! — Валя затрясла головой. — Это не пройдет! Никогда не пройдет.
— Я провожу тебя домой, Валя. — Алексей взял ее под руку.
Валя опустила голову и послушно пошла рядом, чувствуя, как вся холодеет. Она не могла ни плакать, ни думать. Шагала, едва передвигая ноги, и чувствовала, как вместе с леденящей ночной сыростью в нее проникает холодная, пугающая своей неосязаемостью пустота.
— Я дойду одна, Алеша, — сказала наконец Валя, высвобождая руку.
— Зачем же? Я провожу…
— Дойду.
— Ну что ж… — Алексей пожал холодные Валины пальцы.
Валя слышала его шаги по мокрым доскам тротуара. Они замирали.
— Неужели это все? — шепотом сказала она, прислоняясь к искривленному стволу старой березы на углу улицы. Валя прижалась к нему щекой, и ей показалось, что холодный ствол вздрагивает и тяжелое ночное небо опускается над землей все ниже и ниже, как будто хочет накрыть эту землю вместе с Валей, с ее болью, которая становится все сильнее… растет… давит…
После этой ночи Валя заболела и три недели пролежала в больнице. Навещал ее один Егор Михайлович Лужица. От него и узнал Алексей о ее болезни, да и то, когда она уже выписалась.