Человек не сдается
Шрифт:
Этой ночью тоже шли напрямик, через лес, перелески, луга и массивы хлебов, зная, что к рассвету должны упереться в небольшую речушку. А там еще несколько переходов, форсирование Птичи - и Березина! Все были уверены, что на Березине стоит фронт.
Говорят, что в летние месяцы туман рождается на рассвете. Ничего подобного. Уже к середине этой ночи туман стоял на каждой поляне, клубился в низинах - даже самых маленьких. Он пластался по земле и до того был густой, что, шагая в нем, солдаты не видели своих ног, и чудилось, что ты
На рассвете вышли к речке. Она вся тоже утопала в белесом тумане. Вроде и речки самой не было, а стоял между двумя стенами леса туман густой, белый. Казалось, войдя в него, взмахни руками - и поплывешь.
Где-то недалеко слева грохотали моторы. Привычным ухом Маринин легко различил танки. Посмотрели на карту. Если не отклонились в сторону, то рядом деревня Залужье. Через нее пролегает дорога, которая затем раздваивается и одним рукавом уходит на север, к автостраде Минск Могилев, другим - на юго-восток, к Бобруйскому шоссе. На краю деревни мост через речку; это, видать, у моста грохочут танки.
Вскоре вернулся из разведки сержант Стогов с двумя бойцами. Доложил, что рядом действительно деревня, но, как называется, не выяснил. Мост через речку у деревни взорван. Рядом с ним немцы навели понтонную переправу. По ней проходят сейчас танки и тягачи с пушками.
Бойцы отряда, разлегшись на росной траве, отдыхали, кормили размоченными сухарями лошадей.
Маринин подозвал к себе Скорикова - солдата, которого сняли с поста у машины со взрывчаткой.
– Вы сапер?
– спросил у него.
– Да.
– Сумеете точно рассчитать количество бикфордова шнура, чтоб горел он, пока плот со взрывчаткой доплывет к мосту?
– Один момент, товарищ младший политрук, сейчас проверю скорость течения воды...
Через час все было готово. Точно рассчитали расстояние к понтонной переправе немцев, отмерили нужное количество бикфордова шнура, связали плот и уложили на него почти всю взрывчатку, которая была в отряде. Затем подсоединили шнур к капсюлю-детонатору, заложили зажигательные трубки в толовые шашки, и... огонек от спички побежал в глубь шнура. Оттолкнули плот со взрывчаткой на середину речки и сами - быстрее к броду, на ту сторону...
Ускоренным шагом шли в глубь леса, стараясь скорее оказаться подальше от речки, и напряженно прислушивались к тому, что делалось там, на переправе. Не прибьет ли плот к берегу? Не заметят ли его фашисты раньше времени? Но не должны бы. Русло речки прямое, и туман такой - в двух шагах ничего не видно...
В стороне переправы по-прежнему урчали моторы, раздавались выкрики команд. И вдруг лес озарился яркой вспышкой. Кажется, в чистом небе полыхнула молния. И тотчас тяжелый грохот подмял, сдавил все живое. Дохнуло упругим ветром, всколыхнуло на полянах туман. Грохот оборвался, а затем снова родился где-то впереди, в лесной чаще. Но это уже было эхо.
Моторы на переправе утихли, и оттуда донеслись истошные
Когда рассвело, отряд находился уже далеко от деревни Залужье. Над лесом несколько раз пролетал самолет-разведчик, и Маринин отдал приказ усилить маскировку.
В это утро еще одно событие взволновало отряд.
Дозорные наткнулись на дом лесника, и, когда доложили об этом Маринину, он принял решение наполнить фляги колодезной водой - всем уже надоела пахнущая болотом и торфом речная вода.
Сержант Стогов зашел в дом, чтобы попросить ведро, и вдруг увидел там... пулеметчика Ящука, сбежавшего из отряда. Ящук, переодетый в измятый гражданский костюм, заросший и усталый, сидел за столом и жадно хлебал щи. У печки возилась старуха хозяйка.
– Руки вверх!
– грозно скомандовал дезертиру Стогов.
Под ружьем привел Ящука к месту стоянки отряда. Его тотчас окружили солдаты.
– Братушки... товарищи...
– срывающимся голосом шептал Ящук, затравленно озираясь по сторонам. Вокруг - хмурые лица, негодующие глаза.
– Змея тебе товарищ!
– оборвал его Маринин.
– Куда собрался?
– У меня дом рядом... Мать старая, куда же я пойду с вами?
– Ящук упал на колени, поднял трясущиеся руки.
– Братушки... Пощадите...
– Шкура!
– Предатель!
– Пулю ему!
– раздавались возгласы.
– Становись!
– сурово, отрывисто скомандовал Маринин отряду. Равняйсь!.. Смирно!..
– Затем повернулся к Ящуку, все еще стоявшему на коленях: - Встать!
Вид дезертира был жалок - у него тряслись колени, руки, дрожали губы, глаза безумно метались из стороны в сторону.
– Военную присягу принимал?
– спросил Маринин. Потемневшие глаза Петра - грозные, колючие.
– Принимал...
– еле выдавил из себя Ящук.
– Как наказать предателя?
– обратился младший политрук к отряду.
– Расстрелять!
– твердо ответил Стогов.
– Расстрелять, - повторил Скориков.
– Расстрелять...
– прошептал Либкин.
– Расстрелять... Расстрелять... Расстрелять...
– перекатывалось от человека к человеку вдоль строя. Лица людей суровые, полны решимости и воли. Нет, это не остатки разбитых войск, не деморализованные силы. Это солдаты, которых ничто не сломит.
– Именем Советской Родины приказываю: расстрелять дезертира Ящука! сухо произнес Маринин.
– Расстрелять из его же пулемета, - добавил кто-то.
– Братцы... братушки!
– Яшук ляскал зубами, задыхался.
– Как же так сразу?.. Братушки... пощадите... Я в бою лучше, я что угодно сделаю...
Но ни тени сочувствия в десятках глаз. Только презрение и ненависть. И Ящук, точно в нем что-то надломилось, безвольно уронил голову, обмяк весь. Он понял, что пощады не будет.
Короткая пулеметная очередь оборвала жизнь дезертира.