Человек — одинокая звезда
Шрифт:
Перед ним как насмешка его наследство, единственное, что городской пьяница Бастер Файпс оставил после себя, когда отправился к праотцам по причине окончательно отказавшей печени.
Выключив мотор, Коуди выпрыгнул из машины, оставив фары зажженными. Несколько крыс, потревоженные его вторжением, нырнули в щель под дверью, шмыгнули по покосившемуся переднему крыльцу и исчезли в зарослях винограда и сорняков, опутавших весь двор. Не обращая на них внимания, Коуди снял пиджак, бросил его на сиденье и, закатав до локтей рукава рубашки, подошел к передней части машины. Прислонившись к горячему капоту, он сложил руки на груди, скрестил ноги и уставился на место, которое когда-то называл домом.
Кроме
Некогда этой собственностью владели Кэрры, а старой хижиной пользовались охотники, получившие право охотиться на земле Кэрров. Но со временем отец Коуди порвал все деловые отношения с отцом Харли, пообещав выкупить хижину с пятью акрами окружающей ее земли. Старик не успел выполнить свое обещание, и Коуди пришлось работать на Кэрров, чтобы погасить долг.
Коуди вспоминал, тихонько покачивая головой. После смерти Бастера отец Харли пытался договориться с шестнадцатилетним Коуди, готовый просто передать ему землю, но гордость не позволила Коуди принять подарок. В учебное время он работал на Кэрров неполный день, а летом — весь день; после окончания школы нанялся на полный рабочий день, и так продолжалось, пока он не рассчитался до цента.
Жил он в хижине, в полном одиночестве, а потом в один прекрасный день упаковал вещи, уехал из Темптэйшна и стал зарабатывать на жизнь единственным искусством, которым наградил его добрый Бог, — верховой ездой. Вернувшись четыре года спустя и заняв должность шерифа, он предпочел снять жилье неподалеку от своего офиса, а не приводить в порядок старую хижину.
Когда окрестные мальчишки повыбивали в ней все стекла, он просто закрыл оконные проемы досками и повесил на двери табличку «Не хулиганить!». Но юных варваров это не остановило. Вообще-то особых ценностей тут никогда не было, даже при жизни старика: лачуга не стоила и спички, чтобы ее спалить. «Но это же все-таки мой дом!» — твердил себе Коуди. А пять акров, на которых он стоит, — его земля. Жилище, конечно, не шикарное, не Бог весть какая собственность, но зато свое, на лучшее пока рассчитывать не приходится.
Расстроенный этими мыслями, Коуди направился к своей лачужке. Он возвращался сюда только раз, после первого года ковбойской жизни, затем встретил Рэгги и снова уехал. Рэгги… Злость, которая, как он полагал, испарилась во время езды, снова овладела им. Эх, будь все проклято! Он с силой запустил извлеченную из сорняков бутылку из-под виски в дверь хижины. Она ударилась о металлическую табличку «Не хулиганить!» и разлетелась вдребезги, — кусочки стекла сверкали как звездочки в свете фар.
«Если б тогда, когда она просила меня бежать с ней и жениться на ней, я мог дать ей хоть что-нибудь! — в ярости думал он. — Может, все повернулось бы иначе». Но он ничего не имел, кроме вот этой жалкой лачуги и платы, которую он получал за работу на ранчо. Нечего ему было предложить женщине, привыкшей к большему. Нет, сказал он ей тогда, запасись терпением. Еще годик, надеялся он, и ей не придется проявлять такой героизм — связывать себя с человеком, который не в силах обеспечить ей определенное и надежное будущее. Он только не стал болтать зря, утаил от нее, что намерен, встав на ноги, вернуться и заявить свои права на нее.
Покинув Темптэйшн, он зарабатывал на жизнь нелегким ковбойским трудом, надеясь сколотить состояние, достаточное для того, чтобы получить благословение Харли на брак с Рэгги. Достаточное, чтобы приобрести собственное жилье.
Но у Рэгги не хватило терпения, она не хотела ждать, мрачно думал он. Через год после того, как он уехал,
Коуди ухватился рукой за растрескавшийся столб и вытер пот со лба.
Зачем он приехал сюда — любоваться старой развалиной? Вообще-то он редко навещал это место: стоит ли напоминать самому себе о своем происхождении, о том, что он совсем не пара Рэгги Кэрр… или Рэгги Джайлз? Он покачал головой. Одиннадцать лет назад он был для нее недостаточно хорош, и с тех пор ничего не изменилось, по крайней мере для него.
«Лексус» возле дома Харли принадлежал Рэгги — это он сразу понял. Кроме того, он слышал, как она рассказывала Харли о деле, которым владеет, и о собственности, в которую вложила деньги. Выходит, за эти годы пропасть между ними не уменьшилась, а, наоборот, увеличилась. А теперь она вернулась.
Но хватит переживать. Сжав губы, чтобы заглушить сжигающие его чувства, Коуди заставил себя дышать медленно и ровно, потом запрокинул голову и посмотрел на звезды, словно они могли дать ему ответ на вопрос, который он даже не осмеливался произнести вслух. Как он будет жить, если ему снова придется расстаться с ней?
Коуди со злостью толкнул прогнивший столб, резко развернулся и пошел к грузовику. Сел за руль, повернул ключ зажигания, лишний раз вспомнив о том, откуда он появился, кто он такой, — вообще обо всем, что разделяло их с Рэгги. Затем включил первую скорость и отпустил сцепление. Грузовик неуклюже переваливался на неровной земле, и хижина по мере его приближения росла на глазах… Но Коуди ни разу не отклонился от цели. Он замедлил ход, затем, когда бампер грузовика вплотную подошел к крыльцу, остановился, глубоко вздохнул, отпустил педаль тормоза и резко набрал скорость.
Булыжники полетели из-под широких задних колес грузовика, старое дерево застонало и треснуло под давлением. Коуди только зубы стиснул, чувствуя через руль вибрацию сопротивляющегося столба, — ага, наконец-то треснул, да как громко! Он быстро переключил передачу и дал задний ход, прежде чем крыльцо обвалилось. Отъехав на безопасное расстояние, остановился и стал наблюдать, как вокруг развалин оседает пыль. Что ж, надо продолжать начатое.
Решительно сжав губы, он снова переключил передачу и направился к боку дома. Дерево затрещало, с крыши полетело железо, поднялась пыль. Коуди снова дал задний ход — не к чему подвергать себя опасности. Стена закачалась, на мгновение повисла под углом (точно как отец, когда бывал пьян), затем медленно обвалилась, увлекая за собой крышу.
Коуди работал методично, объезжая хижину по периметру, сбивая одну стену за другой, пока от старой лачуги не осталось ничего, кроме груды прогнивших бревен и проржавевшего железа. Измотанный, обливаясь потом, тяжело дыша, он схватился за руль, невольно глядя на развалины. От того, что он пережил в этой халупе, у него не осталось никаких счастливых воспоминаний, и если его сейчас душат слезы, так они не о том, что было, а, скорее, о том, что могло бы быть.
«На что ты надеялась, Рэгги? Что я заколю в твою честь жирного тельца? Что я, как Харли, приму блудную сестренку с распростертыми объятиями?» Коуди уронил голову, сжав ладонями лоб, вспомнив язвительные, жестокие слова, которые он бросил в лицо Рэгги. Вовсе ему не хотелось обижать ее, нет, единственное его желание — заключить ее в объятия и никогда не отпускать. Но ярость оттого, что она уехала, не дождавшись его, давила на него столько лет — и вот выплеснулась наружу: он не сумел сдержаться. До сих пор видит он выражение горькой обиды на ее лице, этот укоризненный взгляд — реакцию на неожиданное нападение… Лучше бы она обрушила на него поток обвинений — не так было бы ему стыдно.