Человек-огонь
Шрифт:
В Самарканде Анна Ивановна жила в культурной музыкальной семье. Вечерами в доме устраивались настоящие концерты. На различных инструментах играли все члены семьи. Окруженная заботой Анна Ивановна все равно сильно тосковала.
Муж писал часто и в каждом письме сообщал радостные вести, но это не успокаивало. Дни и ночи она проводила в тревоге за него. Каждый день ждала провожатых, а получала письма, в которых Николай Дмитриевич советовал ей вернуться в Куртамыш.
Взбунтовалась Анна
Война давным-давно кончилась, а они должны жить в разлуке! Хорошее дело! Почти десять лет ждала она мужа, волновалась за его жизнь. Минутой пролетели несколько месяцев совместной жизни в Москве, снова разлука. Ну пусть там опасно, пусть нет удобств, зато они будут вместе, а вместе с милым и в шалаше рай.
И Анна Ивановна решилась.
Распростившись с гостеприимными хозяевами, она выехала в Куляб.
До города Карши ехала на поезде, от Карши до Душанбе в повозке. Осталось проехать сто пятьдесят верст верхом — и она у заветной цели.
Небольшой отряд красноармейцев вытянулся цепочкой. Каменистая тропа то спускается на дно ущелья, и тогда становится сумеречно, прохладно, то выползает на головокружительную высоту, петлей огибая отвесную скалу. Горный ветер обжигает лицо. Снежные зубчатые вершины как будто придвигаются.
И скалы, напоминающие своим очертанием то башни древних замков, то столбы, то купола церквей, и настороженная тишина, и парящие высоко в небе горные орлы — все это кажется сказочным, таинственным.
Анна Ивановна едет в середине цепочки, изредка оглядывается на молодую спутницу, жену медицинского фельдшера. Вера, ухватившись руками за луку седла, вздрагивает, зажмуривается при каждом шорохе скатившегося камушка, ожидая за ним горного обвала.
Анне Ивановне тоже страшно, но все же она старается держаться бодро и время от времени успокаивает Веру.
На полпути отряд красноармейцев и десять человек гражданских попали в засаду. Маленькую казарму внутри саманной ограды обложили басмачи.
Двое суток оборонялся гарнизон, двое суток развевался красный флаг на вышке казармы.
Перевязывая раны бойцам и ухаживая за ними, Анна Ивановна не сомкнула глаз. Вера, перепугавшаяся в первые минуты боя, мало-помалу преодолела страх, стала помогать Анне Ивановне.
На третьи сутки подошел отряд Новика, разогнал басмачей.
Узнав, что в гарнизоне находится жена комбрига, Новик представился и вручил ей письмо.
Муж писал, что здоров, настроение хорошее, просил выслать клюквенного экстракта, так как без него пошаливает желудок. Чтобы уберечься от малярии, советовал побольше есть фруктов и винограда, денег хватит, а часть, его зарплаты просил выслать Виктору Русяеву. (Виктор Русяев продолжал учиться, и Томин помогал ему ежемесячно.)
«Аннушка, — писал Николай Дмитриевич, — дай денег Новику, он купит мне топорик, пилку, стружок. Высылаю часы, их товарищ искупал в реке, отдай в ремонт
— Вот еще новое дело! — воскликнула Анна Ивановна. — Теперь уж возврата нет, — и она быстро начала собираться в дорогу.
За стеной Новик с кем-то приглушенно разговаривал, Анна Ивановна прислушалась.
— Нет уж, товарищ Новик, вы сами скажите ей об этом. Не могу, понимаете, не могу, — еле расслышала Анна Ивановна и вошла в комнату.
Новик и его собеседник замолчали, виновато опустив глаза.
— Скажите, что случилось с мужем? Ранен?
Командир молчал.
Начинало светать. Громадными чудовищами выползали из темноты горы, приближаясь к городу. Растаяли далекие звезды, а те, что висели низко над головой, померкли.
«Афганец» не унимается. Шумят листья чинар, шуршат ветками урючины, стонут могучие тополя. Журчит на каменистых перекатах горная река Кулябяка. Крепко спит под эту музыку надвигающейся осени комбриг Томин.
— Тревога! — тронув за плечо комбрига, проговорил Антип Баранов.
— А? Что? Тревога?
На улице слышится треск пулеметов, винтовочная стрельба. Томин быстро вскакивает, но острая боль в позвоночнике бросает обратно в постель.
— Э, черт, некстати! — выругался комбриг и, превозмогая боль, встал.
Басмачи подошли к самому городу и ведут отчаянный огонь. Взобравшись на редут, Томин знакомится с обстановкой. По густоте огня определяет центр и фланги неприятеля.
Мгновенно созрело решение. Подошел к комендантскому эскадрону. Здесь по его распоряжению уже собрались все, кто мог держать оружие: повара, санитары, портные, сапожники. Впереди ординарец Антип Баранов держит под уздцы коней.
На дружеское похлопывание по гривастой шее аргамак повернул голову и озорно, ласково схватил влажными губами руку комбрига.
— По ко-ня-ям! — скомандовал Томин и первым, без помощи ординарца, вскочил в седло.
Между вершинами гор выползло солнце, яркими лучами залило кулябскую лощину, которая словно расширилась, стала просторнее.
— Кавалерия, за мной а-арр-ш!
Перемахивая через рвы и арыки, конники помчались на центр вражеских цепей, откуда градом летели пули. Стремительный удар кавалерии надвое рассек объединенную банду. Вскакивая на коней, басмачи кинулись наутек. Чтобы запутать следы главаря Аланазара, банда делилась на части, которые уходили по разным направлениям. Томин разгадал их план и не выпускал из виду Аланазара, шел по его пятам.