Человек-Олень
Шрифт:
Показалось, что хрустнула ветка. То ли человек, то ли зверь шевелится.
Прислушался с любопытством. Страха не было, его унес снежный обвал. Кто-то бродил совсем рядом. «Зверь или человек? Зверь мне подходит больше. О боже, пошли мне зверя! Пусть съест меня, это лучше, чем терпеть такой собачий позор, какой терплю я. Будут темнеть на снегу моя алая кровь и мои кости. Весной их унесет талая вода. И не останется от меня ничего в этом грешном мире, исчезну тихо или превращусь в зверя, съевшего меня, и начну вторую жизнь. У сына есть мать, не пропадет, как не пропал я…»
Справа, круша снег, передвигаясь будто
— Ассалаумагалейкум, мой медведь! — Медведь замер в изумлении. — Иди же, иди, не бойся, оружия у меня нет. — Аспан призывно махал рукой. — Иди! Наверняка тебя выжил из берлоги среди злющей зимы мой обвал и предназначенный мне крик. Извини. Но я вознагражу тебя. Иди же, иди, ты ведь голоден, так насыться до самозабвения моим мясом, мой медведь. Не окажу никакого сопротивления, ешь большими, большими кусками. Давай соединим наши души и пойдем гулять по горам. Честно говорю, не обманываю — ешь меня, пусть бог подарит мне твою свободу, твою непонятливую дурость. Человека, превратившегося в медведя, не испугает никакой крик. Иди, мой косолапый, хапай и ешь меня.
Медведь стоял неподвижно и внимательно смотрел на кричащее так громко, размахивающее лапами существо. Смотрел, потом отвернулся и не спеша ушел.
— Эй, вернись! — закричал вслед Аспан. — Попробуй человечьего мяса!
Медведь уходил, скрипя снегом, и треск валежника становился все тише и тише.
— Не захотел легкой добычей окровавить свои когти. Эх, мой добрый зверь, не захотел поживиться пищей, добытой без схватки, без труда. Значит, и у тебя есть совесть. И, значит, мне суждено жить. Жить калекой, без пользы, без радости.
Аспан нащупал на поясе ножны. Вытащил нож с рукояткой из рога тура. Пальцем попробовал лезвие, остался доволен. Поднес нож к груди.
«Нет, может не пройти сквозь полушубок и не достанет до сердца».
Расстегнул пуговицы, распахнул полы.
«Родной край, люди добрые, будьте здоровы и счастливы, — прошептал Аспан, — оставляю единственного сына тебе, гордая гора, тебе, ветер, тебе, укрытая снегом черная земля, тебе, небо, вам, реки и озера, птицы и звери, всем вам оставляю. Прощай, Аман!» Он поднял над собой руку, и вдруг кто-то жалобно вскрикнул над ним:
— Нет, нет, нет!
Аспан замер.
— Нет, нет, нет! — повторил неведомый голос над его головой и потом что-то неразборчивое. Бормотание перешло в разрывающий душу плач.
Аспан поднял глаза. На ветке кедра сидела огромная черная птица с прекрасным женским лицом. Он узнал девушку из Сармоньке.
— Так вот когда ты пришла ко мне, моя красавица, — тихо прошептал Аспан. — Ты пришла оплакать меня.
— Нет, нет, нет! — простонала птица-девушка.
Нож выскользнул из руки, будто подчинившись неслышному приказу. Луна разгоралась и разгоралась, заливая мир серебряным светом.
— Пой мне, — попросил Аспан, — пой мне, моя девушка.
Он закрыл глаза, и птица запела о том, что как сыны человека не могут выпросить у бога счастья, так не могут выпросить и смерти, если не пришел назначенный им час. «Умрет только тот, кого поджидает смерть. Разве плохо тебе лежать в моих объятиях, горячих как пламя и холодных как лед? Зачем ты спешишь освободиться от светлого мира? Еще не исчерпались
Мертвая тишина простерлась над высокими горами, над широкими долинами; спала, скованная льдом, река, спали кедры, укрытые снегом, спали вершины и ущелья, спал медведь, спали снежные лавины, спал крик, и на дне глубокого ущелья спал человек. Обыкновенный беспечный человек. В чистейшей колыбели из снега.
Над ним всходило и заходило солнце. Звезды свершали свой медленный и торжественный путь. Лежала на боку Большая Медведица, поднимались Стожары, невозмутимо сияла Полярная звезда.
Иногда он открывал глаза и видел небо, то отливающее бледной синевой снятого молока, то перламутрово-розовое, то бездонно черное. Сверкала и пламенела на нем его любимая звезда — Сюмбле, звезда табунщиков, подмигивала таинственно.
Как-то проснулся оттого, что на лицо упал пушистый снег, залепил глаза, ноздри. Это, взлетев, качнула ветку кедра какая-то большая птица. Аспан торопливо стряхнул снег, чтобы увидеть ее, но успел заметить лишь тень, скользнувшую по склону нависшей над ущельем горы. Этот лысый склон был освещен солнцем и блистал, переливался миллионом зеркальных осколков. Заваленные снегом огромные валуны на берегу реки походили на белых медведей, пришедших на водопой, а дремучий лес на теневой стороне Алатая замер, словно несметное войско в белых чапанах в ожидании призывного клича полководца.
«Как жесток и красив этот мир, окруживший меня, — подумал Аспан, — мне жаль покидать его».
Он почувствовал, что очень голоден, бросил в рот шарик курта и, причмокивая, пососал его.
«Замечательно вкусный курт, ничего лучше, кажется, никогда не ел. Обязательно скажу Камке, когда вернусь, что делает очень хороший курт».
Отчего-то пришла уверенность, что увидит жену, сына, родной аул, что кто-то уже отправился на его поиски. Надо ждать. Набраться сил и обмануть бесконечно тянущееся время. Нельзя обмануть смерть и нельзя обмануть время. Но его можно увести назад, оно охотно возвращается в прошлое, например в детство или в годы юности…
Не предупреждая старшего табунщика, ловил коня и уезжал в Маркакуль, накрывшись ночью. Девушку, к которой ездил в местечко Сармоньке, потом забрал себе другой… Но до «потом» был костер на берегу озера, раздольные песни, отчаянные игры молодых жигитов, молчаливые посиделки, трепещущая рука в руке и поцелуи, поцелуи… Притиснутые друг к другу арканом желания, они вглядывались в луну, плавающую на серебристом небе, и мысленно просили ее сделать их счастливыми. Луна не услышала молчаливой молитвы. Девушка осталась на той стороне, юноша-табунщик — на этой, и только волосяная ниточка Чертова моста связывала их берега. Среди зимы Аспан не мог приезжать к ней: на Тар упала лавина и преградила путь к любимой. Он не приехал в обещанное время, не приехал и позже, а весной она исчезла. Исчезла, как исчез снег, будто и не было никогда. Ее увезли далеко, и он потерял ее навсегда.