Человек-пистолет
Шрифт:
— Господи, да сколько я его знаю, — возразил я, — он всегда несет подобную чепуху, но, как видишь, пока еще не ушел ни в мясники, ни в таксисты!.. Шутит он. От безнадежности…
Но уж если Ком забрал себе что-нибудь в голову, переубедить его невозможно.
— Нет, — отрезал он, — не годятся нам такие, которые способны так шутить.
Таким образом, сразу после работы мне пришлось отправиться с Комом в Подольск, где в школьном подвале у доброго майора Ком опять муштровал меня с такой неистовостью, что, едва живой от усталости, я насилу дотащился домой.
Дома я сразу залез в ванну и блаженно отпаривал члены в горячей
Потом зазвонил телефон, и Лора молча принесла аппарат мне в ванную. Звонила матушка. Не меньше получаса мне пришлось отбиваться от ее интенсивных расспросов и поучений: был ли я у дяди Ивана? Почему не был? А где был? С кем был? С Жанкой был? Что я себе думаю? И так далее и тому подобное… Спать я улегся в сильном раздражении.
Никаких вещих снов мне в эту ночь как будто не было, но, проснувшись поутру (а это была пятница), я тут же решил, что ничего хорошего, по всей вероятности, меня сегодня не ожидает. Поразмыслив, попросил Лору узнать, не согласится ли маман сделать мне одолжение — не выправит ли больничный лист?.. Переговорив с маман по телефону, Лора сказала, что больничный будет, и ушла в институт, а я остался дома.
Я снова заснул и спал, пока меня не разбудил телефон; звонил Сэшеа с работы. Я сказал ему, что температурю и жду врача, что, похоже, загрипповал, и просил передать это Фюреру. Сэшеа посочувствовал и пообещал вечером меня навестить.
Теперь я ждал звонка Кома и готовился поубедительней прикинуться больным и дать понять, что сегодня, само собой, ни о какой вылазке не может быть и речи… Но Ком не звонил…
Я поджарил яичницу с ветчиной, сварил кофе и, позавтракав, снова улегся в постель и было взялся за Фриша, но скоро отложил почти в раздражении, а вместо него принялся листать «ленинскую» тетрадку Кома. Скользя глазами по уже хорошо знакомым фразам, я с недоумением подумал: «Елки-палки! Ну как это возможно на полном серьезе пытаться применять ленинские идеи впрямую к нашей современной жизни?!» Абсурдность и даже смехотворность такого подхода сделались в этот момент для меня настолько очевидны, что я прямо-таки огорчился от невозможности немедленно вдолбить это в голову наивному Кому. Мне показалось, что теперь мне было бы вполне под силу открыть ему глаза на безусловную несостоятельность всей сооруженной им системы…
Я встал с постели и сделал несколько серийных ударов по воздуху.
Было двенадцать часов дня. В дверь позвонили. Я запахнулся в халат и пошел открывать. На пороге стояла Жалка. Я взял у нее из рук портфель, и она вошла. Я помог ей снять шубу, отдающую холодком с улицы. Едва уловимым движением Жанка одернула коричневое школьное платье, поправила черный форменный фартук… И буквально первое, что застучало в моей микроцефалической, отравленной бесстыдством (по определению маман) голове, было: «Теперь все и произойдет…» Реальность ситуации привела меня в замешательство. Жанка, очевидно, почувствовала то же самое. Я взял ее за локоть и провел в комнату. Казалось, признаки неотвратимости события заключены во всем: и в ровном белом свете за окном, и в стенах комнаты, сжимающих вокруг нас пространство, и в клетчатом пледе, наброшенном на неубранную постель. Мы неловко остановились посреди комнаты и со смущением оглядели друг друга: я — в домашнем махровом халате на голое тело, она — в нелепой школьной
Однако, прежде чем Жанку поцеловать, я должен был хотя бы снять с нее пионерский галстук. Было десять минут первого… Я даже не успел прикоснуться к красному шелку ее галстука, потому что зазвонил телефон и я машинально поднял трубку.
— Ты действительно болен, Антон? — услышал я голос Кома.
Голова. Горло. Сердце. Стальные стержни дырявят череп, рвут ткани, рвут сосуды… Абсурдность, смехотворность подхода…
— Что ты молчишь? — спрашивал Ком.
И что мне, дураку, стоило соврать, что да, мол, болен, действительно болен! Ничего… Но я признался, что здоров — просто решил сачкануть…
— Так я и думал, — сказал Ком. Тогда я отпрошусь у Фюрера с работы на пару часов пораньше, а может быть, даже с обеда, заеду за тобой, и мы отправимся.
— А ты уверен, что он отпустит тебя пораньше? — промямлил я.
О, конечно, он был уверен.
— Ты знаешь, — начал я смущенно, — я наверно не, смогу с тобой но ехать…
— Громче! Я плохо слышу! — потребовал Ком. — Что ты говоришь Ты там не один? Ты с кем? С ней?
(Уж не ясновидец ли он?!)
— Нет! Нет! — закричал я в трубку. — Я говорю: хорошо! Я готов! Что с тобой поделаешь…
Так мне и надо — сам виноват. Я поспешно положил трубку.
— Кто это был? — беспокойно спросила Жанка.
— Ничего, это так — по работе…
Я рассеянно смотрел на нее, пытаясь собраться с мыслями. Чего я хотел? Что-то связанное с пионерским галстуком… На меня нашло какое-то отупение… А может быть, я все-таки болен?
— Слушай, а почему ты еще не комсомолка? — спросил я, показывая на галстук.
— Ледокол сказала, что в комсомол меня не примут, пока я не пройду обследование, — ответила Жанка.
— Ах да, еще это обследование! Идиотизм… — протянул я, прикидывая в уме, сколько времени может понадобиться Кому, чтобы быть у меня. — Так ты, значит, твердо решила его не проходить?.. Нет, Что ты! Это я просто так спросил!.. — воскликнул я, видя, что у Жанки на глазах готовы появиться слезы.
— Нет, почему же! Может быть, специально для тебя? — сказала она. — Если тебе это нужно…
— Да, конечно, — вздохнул я, — мне это нужно больше всех!
Возникла долгая, неприятная пауза. Мы продолжали стоять друг против друга. Жанка уже не смотрела мне в глаза, потупилась. Ждала, ждала от меня действия. Светлые волосы, похожие на продольный срез дерева, падали ей на плечи, а у меня даже не поднималась рука их погладить — звонок Кома напрочь разрушил иллюзию неотвратимости события, а главное, уничтожил прекрасное ощущение того, что Жанка и я находимся наедине… Ком будто бы стоял у меня за спиной.
— Пойдем на кухню, — сказал я, и она покорно пошла за мной.
— Ну, что там у тебя в школе? — с напускной деловитостью осведомился я, наливая ей и себе кофе.
(Я открыл, что вкус кофе ощущается значительно лучше, если при питье слегка постукивать зубами…)
Жанка неохотно рассказала, что Ледокол поставила ультиматум: или она соглашается на обследование, или больше не допускается к занятиям. Жанка выбрала последнее, и Ледокол предупредила, чтобы завтра без родителей Жанка в школу не являлась.