Человек-пистолет
Шрифт:
— Отвали, — угрожающе сказал я и, повернувшись, пошел прочь.
— Чудак! Шуток что ли не понимаешь? — крикнул вслед Валерий.
Сначала я хотел сразу ехать домой, но, завидев на дороге супругов-соседей, которые, как видно, сегодня уже достаточно «наотдыхались» и решили возвращаться в Москву, повернул к даче: как-то неловко было идти вместе с ними до станции после номеров Валерия.
Я вернулся на участок. Перед уходом Игорь Евгеньевич запер входную дверь дома, но я знал, что со стороны кухни есть еще одна, через которую можно попасть в дом, в эту дверь еще не врезали замок, и она запиралась
В доме было уже довольно тепло от топившейся на полную мощность печки, но у меня не было намерения оставаться, я только хотел еще выпить и, может быть, прихватить с собой что-нибудь из выпивки, а затем сразу уйти — до того, как все вернутся с прогулки.
Взяв бутылку, я поднялся по крутой лестнице с круглыми, толстыми, приятными для руки перилами в «мансарду». Когда дом строился, предполагалось, что «мансарда» будет для нас с Лорой. Я сел на голый матрац, наполнил стакан вином, поставил бутылку на белый, струганный пол и взглянул в широкое трехстворчатое окно на отдаленный лесок, где я покинул озлобленную маман и компанию. Я решил, что мне будет видно, когда они выйдут из леса и пойдут назад к участку, и я успею — пока они доберутся сюда — спуститься на веранду и, вылезши через одну из распашных рам (шпингалеты на которой я отпер заранее), спокойно отправиться домой.
Я выпил и закусил. Над лесом кружили вороны. Как только мной овладевало беспокойство, я выпивал и закусывал. Из чего постепенно произошло— «над лесом кружили вороны кружили вороны над лесом кружили вороны кружили над вороны лесом над… вороны…»
Должно быть, я все-таки коллапсировал.
— Я думала, ты сбежал в Москву, — услышал я над собой голос Лоры и открыл глаза, — а ты, оказывается, здесь!
— Я здесь, — как можно бодрее подтвердил я. — А где прочие? Разве уже вернулись?
— Уселись на веранде играть в карты.
— Очень хорошо.
Мы посмотрели друг на друга тем определенным взглядом, смысл которого в нашем супружестве уже сделался нам обоим привычным и понятным. Я прикоснулся к Лориному плечу, и она охотно пошла ко мне.
— Лора! — вдруг позвали снизу. — Что же ты не идешь?
— Чуть позже! — крикнула она, помогая мне устраиваться. — Чуть позже!..
Мне казалось, что мы оба — зная обо всем и тем не менее соединяясь в этом объятии — стремимся вытерпеть еще что-то — еще больше запутаться, еще больше унизиться, — чтобы, может быть, окончательно возненавидеть себя и друг друга за лицемерие и ложь.
Снизу доносились шутливые возгласы и смех. Закусив верхнюю губу, Лора начала забываться и бессознательно постанывать. «Тише, тише, милая!» — шептал я, беспокоясь, что кто-нибудь снизу решит подняться. Я произносил слово «милая» и хорошо ощущал его неловкость и чужеродность, как будто выталкивал языком наружу плоский и гладкий камешек. Лора нашла мою ладонь и зажала ею свой рот, чтобы подавить стон… Снизу никто не поднялся.
— Что, милый, как теперь, что теперь будем решать?.. — задумчиво проговорила Лора.
И что-то в ее вопросе вдруг отозвалось во мне искренней и родной нотой, но, увы, я не успел сосредоточиться на этой ноте, чтобы сохранить ее и усилить, потому что в следующий момент ее перебил и уничтожил донесшийся
— Не хочешь отвечать? — спросила меня Лора.
— Дело заключается в том, — начал я с ироничной обстоятельностью опьяневшего человека, — что я не имею никакой возможности отнять у тебя самое святое — свободу выбирать, выбирать и выбирать… Мне не остается ничего другого, как признать это как бы особенностью твоего организма и предоставить тебе полную свободу, которая для тебя всегда важнее всего, независимо от моих воззрений на семью как ячейку общества, и так далее и тому подобное…
Я быстро запутался в своей идиотской иронии — да и просто мерзко было продолжать об этом — и умолк, но Лора, кажется, вполне меня поняла.
— Прекрасно, — кивнула она.
— Конечно, — согласился я.
Она уверенно поднялась, привела себя в порядок и спустилась вниз… А через некоторое время, пока я курил и желал еще большего унижения, она вернулась, но не одна, а с другом семьи Валерием, который принес бутылку.
— Не грусти, старик, — сказал он мне.
Мы выпили. Лора спокойно переводила взгляд то на одного, то на другого из нас.
— Эй, кто-нибудь в конце концов, — послышался с веранды нетерпеливый Жанкин голос. — Идите сюда, нам нужен четвертый!
— И нам нужен четвертый! — хохотнул Валерий.
Я поспешно встал и спустился вниз, оставив его и Лору вдвоем. Я действовал по принципу, чем хуже, тем лучше…
На веранде уже засветили две керосиновые лампы.
— Ладно уж, — благосклонно кивнул мне Игорь Евгеньевич, — подсаживайся… И постарайся быть человеком!
Я уселся за стол, с которого убрали посуду и только на краю оставили бутылку вина, чай и сладкое. Взглянув на Игоря Евгеньевича и на маман, я заметил, что Валерии после прогулки успел их еще как следует подпоить, — физиономии у них весьма забавно разъезжались… Усмехнувшись, я взял бутылку и, пока Жанка сдавала карты, снова наполнил рюмки, и мы выпили. Впрочем, забавного, конечно, было мало.
Мы играли в «дурака» двое надвое. Жанка в паре с маман. Я с Игорем Евгеньевичем. Пьяный Игорь Евгеньевич с двойным занудством то и дело лез ко мне со своими поучениями и замечаниями, на что я почти не реагировал, так как все мое внимание было сосредоточено на ожидании шороха или звука, которые могли донестись сверху, из «мансарды». Утонченно издеваясь над собой, я предался унизительному фантазированию на предмет того, что там, в «мансарде», могло происходить. И чем более пошлую и гнусную картину мне удавалось вообразить, тем отстраненнее становился интерес, с которым я следил за собственными же мучениями… Через некоторое время мне даже почудилось, что я различаю ритмичное Лорино постанывание и натужное кряхтение Валерия… Маман и Игорь Евгеньевич были пьяны и увлечены картами, но, однако, и Жанка, казалось, тоже ничего не замечала… Или только делала вид, что не замечает.
Не знаю, сколько мы играли в «дурака» — может быть, часа два, — но все присутствующие, казалось, позабыли о Лоре и Валерии и о том, что они уединились наверху, а сам я в конце концов утомился (главным образом от обилия выпитого) мучить себя мерзкими фантазиями…
…Валерий спустился на веранду один и с самым будничным, спокойным выражением лица.
— Такие дела, старик, — задумчиво и даже где-то с грустинкой сообщил он мне.
Зернистые капельки пота усеивали его мясистый нос.