Человек плюс машина
Шрифт:
— Да, но ведь и сам Иван Иванович к ней…привыктоже не меньше.
— Естественно. А я что, по-вашему, к ней не привыкла?! Какого черта я здесь сижу четвертый год?! А?! Или вот Петухов, — она показала большим пальцем через плечо, за стойки, откуда по-прежнему катились волны густого храпа. — Вы что думаете, почему он все время спит? А потому, что он дома спать не может! Ничего ему не мешает, жена с дочкой в соседней комнате, дочка спокойная, не орет…
А вот у него бессонница! Не может заснуть, и все тут! А сюда придет, задрыхнет так, что тут все хоть гори синим
— Скажите, а вы не замечали, что он с нею… иногда… считает… ну, как бы… в параллель?!
— Да? — вскинула она брови. — Мне тоже иногда казалось… но я…
— Вы имеете в виду также и эти его способности… ну, к… быстрому счету?..
— А вы тоже обратили на это внимание? — опять вскинула она брови. — Мне-то давно уже это мерещилось, я даже спросила как-то раз у него самого…
— Ну и что?!
— А ничего. С ним же в последнее время вообще нельзя разговаривать. Пробормотал что-то и отвернулся.
Столь интересный разговор наш в этот момент, к сожалению, был прерван — в зал вошел Лелик с портфелем и в кожаной шляпке, которую он носил даже летом, в самую жару. При известии, что машина встала, он изобразил волнение, но тут же сказал, что должен, к величайшему своему сожалению, идти, его ждут (при этом Лелик подмигнул мне и похлопал себя по нагрудному карману с кляссером), и, подписав пустой бланк протокола, скоренько смотался.
Мы с царь-девицей (только тут я узнал, что зовут ее Нина) попробовали еще раз позвонить Ивану Ивановичу, но безуспешно. Улучив момент, когда Нина пошла в дальний конец зала к своему столу за щеткой для волос, я набрал номер Марьи Григорьевны, там тоже никто не снял трубку.
За окнами было уже черно — сентябрь, девять часов вечера. Мертвенный люминесцентный огонь кое-где горевших светильников не разгонял наползшего в зал и сгустившегося между стойками мрака. Машина стояла немая, лишь изредка по рядам неоновых лампочек на пульте пробегала будто бы судорога, и опять все замирало; все, кроме пляшущих цифр на табло электронных часов. Эта пляска вселяла в душу какое-то немыслимое беспокойство. В голову лезли разные нелепые черные мысли: а уж не стряслось ли чего с нашим Иваном Ивановичем? Мало ли — вышел на шоссе, угодил под грузовик, или с сердцем что, или… Разговор наш с Ниной пресекся, мы сидели и только время от времени строили друг другу ободряющие гримасы: ничего, мол, все обойдется…
12
На табло выскочило ровно 21 час 15 минут, когда Нина решительно поднялась (назначив, видимо, сама себе этот срок).
— Я, пожалуй… пойду, дойду до Ивана Ивановича!..
— Да? Может… лучше мне? Или, может, мне пойти с вами? Давайте разыщем этих… или разбудим того…
Она опять сдвинула брови.
— А я, между прочим, никого и не боюсь! Мне ведь часто приходится туда бегать, вы же знаете, — ядовито прибавила она, — этих пока разыщешь, а этого пока добудишься… Остаться здесь кто-то должен, а одна я, пожалуй, добегу быстрее всего.
Я остался в одиночестве, размышляя, не обидеться
— Товарищ Сорокосидис давно ушли, — сказала она, — уже с час, как ушли. Вы что, здесь побудете? Присмотрите тогда уж, как и что.
Она извлекла из-под стола чайник и неторопливо заковыляла куда-то по коридору.
Я опять позвонил Ивану Ивановичу и опять впустую. Позвонил жене, извинился, что задерживаюсь. Занялся было протоколом и бросил — не мог сосредоточиться, тревожные предчувствия прямо одолевали.
Внезапно меня осенило: а что, если нажать какие-нибудь клавиши? Вслепую нажать, наугад, что-нибудь такое переключить, чтобы что-нибудь даже испортилось; тогда, если между машиной и Иваном Ивановичем действительно существует загадочная связь, он немедленно почувствует, что происходит что-то неладное (вдобавок к тому, о чем он уже знает), и прибежит (или позвонит, по крайней мере).
Раза три я протягивал руку к клавишам и отдергивал ее снова и снова. Наконец нажал на одну, на другую…
С машиной начало твориться что-то невообразимое! На пульте полыхнули разноцветные огни, застучали печатающие устройства, сбрасывая на пол широкую ленту, загудел мотор магнитного барабана. В страхе я прянул наугад, заметался по залу, бросился к спящему Петухову (безрезультатно), попытался прочесть, что там такое она напечатала… Куда там! Что я мог тут разобрать-то? Во всяком случае, в пределах моего разумения смысла тут не было никакого…
Машина, однако, постепенно успокоилась. Забившись в угол, я наблюдал за ней. Через несколько минут она, кажется, вернулась в прежнее состояние, замерла. Часы показывали двадцать один пятьдесят пять. Нина, следовательно, отсутствовала сорок минут уже. «Идти до Ивана Ивановича быстрым шагом минут семь, — прикинул я. — Туда и обратно — четырнадцать. Если она застала его, то они должны быть уже здесь. Если же не застала, то… Пошла куда-нибудь искать? И потом… если Иван Иванович действительно чувствует, что происходит с машиной, то он давно бы уж должен примчаться сюда… По крайней мере, должен был почувствовать, когда я затеял свои манипуляции с клавишами… Но так как его нет… остается два варианта: либо он ничего не почувствовал, либо с ним все же что-то случилось…»
Я сидел как на иголках, и едва часы показали 22, меня будто сорвало с места — к Ивану Ивановичу, скорей, ждать дольше нельзя в бездействии, побегу кратчайшим путем, в крайнем случае их встречу! Нет, помню, еще минуту-другую я колебался, обнаружив, что бабка так и не вернулась до сих пор на свой пост, но потом подумал: «А что я, нанимался, что ли, сторожить эту проклятую машину?! В конце концов, есть дежурные, пусть они и отвечают!» — и сломя голову помчался знакомой тропой вдоль шоссе и дальше ельником, через овраг, напрямик к кварталу «В», где жил Иван Иванович. Видела бы меня тогда Нина! И уж, не дай бог, кто-нибудь из знакомых! (Впрочем, потом выяснилось, что никто не видел.)