Человек под копирку
Шрифт:
Первый раз в жизни я увидел на лице Николаса растерянность. Он даже по-детски разинул рот, глядя на загорелую фигуру Оскара.
– Оскар, если тебе не трудно, покажи дяде, как работают твои ручки и ножки.
Оскар пожал плечами – жест, которому он уже успел научиться и который успел полюбить, – и стал на руки. Нельзя сказать, чтобы он сделал это профессионально. Он простоял секунды три и грохнулся на пол, но Николас уже закрыл рот. Очевидно, это придало ему энергии, потому что он набросился на меня с вопросами. Он забрасывал меня ими, швырял их в меня…
Договорились мы на том,
В гостиницу я решил не возвращаться. Если мы действительно были с Оскаром мишенью, лучшего стрельбища, чем отель «Сансет вэлли», и не придумаешь. Во-первых, людям из красного фургона известно, что мы остановились именно там, поскольку номер был заказан ими же. Во-вторых, тихий загородный отельчик с симпатичной и внимательной администрацией, которая всегда готова вручить друзьям постояльцев запасные ключи – разве это не удобно? А разве администрации не будет приятно, что такая солидная фирма, как «Филипп Чейз» хотела бы купить кое-какую устаревшую мебель? Если, разумеется, мы тоже станем с Оскаром устаревшей мебелью.
Вместо этого мы отправились на крошечную квартирку, ключ от которой нам дал Николас Дани.
Глава 21
Дежурство было тягостным и бесконечным, как неудачный брак. Два нарка с ножевыми ранами. Не могли разделить одну дозу героина на двоих. Когда он зашивал раны, доктор Пуласки подумал, что занимается на редкость бессмысленным делом. Как только он – и придут в себя, они начнут просить, требовать, угрожать – им нужна будет очередная доза белого снадобья. Гораздо больше, чем просто жизнь.
Интеллигентный старичок, у которого кто-то хотел отнять на улице бумажник. Вместо того чтобы извиниться за то, что в бумажнике так мало денег, старичок стал звать на помощь и получил ее в виде удара кулаком по носу. Скорее даже кулачищем, потому что кости переносицы были раздроблены, нос свернут на сторону. Плюс легкое сотрясение мозга. И все за двенадцать НД.
Ребенок, сбитый машиной. Элегантно одетый джентльмен с четырьмя перстнями на жирных пальцах и пятью автоматными пулями в груди. Как будто не могли его отвезти прямо в морг…
Доктор Пуласки в последний раз не спеша вымыл руки. Каждый палец в отдельности – привычка. Можно было идти домой. Он доплелся до дежурной комнаты, снял халат. Он устал. Раньше случалось оставаться на ногах по две смены – и ничего, хоть сразу пускайся в пляс. А теперь стал уставать. И не определишь сразу, где накапливается усталость. Ломит спину, хочется расправить плечи, поглубже вздохнуть, но плечи не расправляются.
Доктор Пуласки вытащил из кармана пачку мариси. Единственное, что приносит успокоение и поднимает тонус – сигарета с марихуаной.
Вечно сестры оставляют включенным телевизор. Доктор Пуласки хотел было протянуть руку, чтобы выключить его, но на экране загорелся зеленый глаз. «Око». Новости. Черт с ними! Пусть будут новости, хотя новости-то все далеко не новые: чья-то
Внезапно доктор Пуласки выпрямился. Из зеленого «шеворда» вылезли двое. Какой-то тип и Оскар Клевинджер. Тот, у которого была раздавлена нога и рука во время катастрофы на монорельсе. И которого забрал из больницы его отец. Надменная скотина. Миллионер. Оскар Клевинджер шагнул навстречу отцу и вскинул руки для объятия. Две здоровые руки. Две здоровые ноги…
Доктор Пуласки едва успел вскочить и ткнуть пальцем в кнопку стоп-кадра. Оскар Клевинджер застыл с поднятыми руками. Двумя здоровыми руками. Стоя на двух здоровых ногах.
Может быть, протезы? Но доктор Пуласки знал, как выглядят люди с протезами всего через два с небольшим месяца после ампутации руки и ноги. Он недаром двадцать лет был хирургом.
Этого не могло быть! Кости не могли срастись. Там не было костей. Он вспомнил рентгеновский снимок. Мелкая костяная каша…
Этого не могло быть! Никогда. И то, что в стоп-кадре «Зенита» стоял улыбающийся Оскар Клевинджер, стоял на здоровых ногах, подняв здоровые руки, было для доктора Пуласки оскорбительно. Оскорбительно было то, что он, хирург с двадцатилетним стажем, считает это невозможным, а телевизор доказывает обратное. Оскорбительным было то, что он оказался дураком, а эта богатая свинья со своими миллионами обнимает сына.
Они всегда оказываются правы. Те, у кого есть деньги. И теперь они оказываются правы даже тогда, когда не могут быть правы.
Он затянулся мэрией. Едковатый дым наполнил легкие, облачком омыл мозги. Он выключил телевизор, но Оскар Клевинджер по-прежнему издевательски поднимал и опускал руки. Доктор знал себя. Знал, что не найдет себе места, пока не увидит Оскара Клевинджера собственными глазами.
Он взял телефонную книгу, нашел номер Генри Клевинджера, но чей-то до омерзения вежливый голос сказал, что Оскара Клевинджера в доме отца сейчас нет, что он там не живет и его резиденцию в настоящее время сообщить не может.
Он позвонил знакомому лейтенанту в городскую полицию и попросил узнать, где остановился Оскар Клевинджер. Лейтенант не выказал никакого энтузиазма, но через пятнадцать минут позвонил сам и назвал гостиницу.
Через полчаса он уже поставил машину на стоянке и вошел в вестибюль.
– Мне нужен Оскар Клевинджер, – сказал он молодому портье с боксерскими плечами.
– Одну секундочку, – пробормотал портье и поднял телефонную трубку. – Это портье. К мистеру Клевинджеру посетитель… Простите, – он повернулся к доктору Пуласки, – как ваше имя?
– Доктор Пуласки. Оскар Клевинджер лежал у меня в больнице.
– Доктор Пуласки, – повторил портье в трубку, выслушал ответ и кивнул доктору: – Пожалуйста. Третий этаж, триста семнадцатая комната. Лифт налево, прошу вас.
Портье проворно выскочил из-за стойки и почтительно повел доктора к лифту.
«Боже правый, – подумал доктор Пуласки, – неужели же еще осталось такое обслуживание?»
Портье пропустил доктора вперед и захлопнул за ним дверцу лифта. Лифт мягко вознесся и тут же затормозил.