Человек под маской дьявола

Юдина Вера

Едва я вошла, она смерила меня равнодушным взглядом.

Я предложила ей чай, Генриетта отказалась. Она была так высокомерна в своем надменном великолепии. Холенные руки, самое красивое и дорогое платье, аккуратная прическа и великолепные черты лица. Эта женщина показалась мне шедевром созданным природой. Ее холодная красота оставалась неоспоримой. Но ее надменность и высокомерие, затмевали первое приятное впечатление о ее личности. Всем своим видом она давала понять, как ее тяготит мое навязчивое присутствие. Словно я была для нее

надоедливой служанкой, которой уже пора оставить великолепную хозяйку. Не утруждая себя уговорами, я оставила ее и вернулась к Александру. Если семья Генриха не желает знать меня, то и мне не следует искать с ними встреч.

К вечеру вернулся Генрих. Я спустилась встречать его, как раз в тот момент, когда к нему, взволнованно заламывая руки, выбежала великолепная Генриетта. Увидев сестру, Генрих явно удивился. Он словно статуя застыл на месте, удивленно озираясь по сторонам. Он не мог поверить своим глазам. Сестра, с которой он не общался уже много лет, жизнь которой текла своим руслом где-то вдалеке, стояла перед ним — испуганная и встревоженная, находясь на грани истерики.

— Что ты здесь делаешь? — скинув первое оцепенение, грубо спросил Герних.

— Они забрали его! Забрали Оскара! — дрожащим от волнения голосом, закричала Генриетта.

Генрих бросил на меня взгляд, грубо схватил сестру за руку и провел в свой кабинет. Он плотно закрыл дверь, но я все же решила послушать о чем они будут говорить. Все в доме Генриха происходило за закрытыми дверями, и желая всегда быть в курсе событий, я уже начала привыкать шпионить. Я прижалась ухом к двери и затаила дыхание.

— Генри, что ты здесь делаешь? Когда ты приехала? — грозно вскричал Генрих.

— Вчера. На вечернем поезде. Оскар узнал о том, что творится в Варшаве… Здесь его родители, мы хотели забрать их. Мы привезли деньги… новые документы… но никто даже слушать нас не стал. Прямо с поезда, его забрали и увезли. А я вынуждена отбивать пороги ваших чиновников, чтобы добиться хоть какой-то правды! На каком основании они позволяют себе подобное. Оскар не гражданин Польши! Это же идет в нарушении мировой конституции! Куда они увезли его?

— Я не знаю. — голос Генриха предательски надломился. — Но тебе лучше вернуться в Берлин, к родителям, и дождаться прояснения ситуации.

— Генрих! Не смей так разговаривать со мной! Ты что-то знаешь? Что они сделали с ними?

— Я не знаю. С ними?

Генриетта закричала, и я поняла, что она набросилась на Генриха с кулаками. Генрих не издал ни звука.

— Генрих, с ним дети! Стефания и Карл.

Ее слова прозвучали отчаянно, и я даже представила как изменилось выражение лица Генриха, так как в ту же минуту он повысил голос:

— Зачем ты притащила сюда детей! Генри! Ты с ума сошла? Привести евреев прямо в руки нацистов! Это все равно, что дразнить голодную собаку свежим куском мяса…

— Не смей сравнивать моих детей с мясом, — злобно прошипела Генриетта.

— Оставайся

здесь, я попробую что-нибудь узнать.

Дверь распахнулась, и Генрих едва не снес меня, вылетая из кабинета. Я успела отойти в сторону. Бросив на ходу недовольный взгляд, он схватил свое пальто и выбежал из дома. Я вошла в кабинет. Генриетта сидела в кресле и бездумно смотрела в окно. Когда я подошла к ней, она обернулась. Я не о чем не спрашивала, она заговорила сама. Но это вовсе не значило, что она прониклась ко мне, ей просто хотелось чтобы ее кто-то послушал.

— Стефании совсем недавно исполнился годик, а Карлу уже пять лет. У него есть все данные, чтобы стать великим художником. Вы бы видели как он рисует — это божественно. Мой муж говорит, что евреи одарены талантами от Бога, и оттого нацисты так не любят нас. Они нас боятся… Перед свадьбой, я приняла его веру… Но они забрали его, а меня оставили, так как рождена я немкой. Разве это справедливо? Если моей семье суждено пройти этот путь, я должна быть рядом с ними… Разве можно разлучать мать и детей? Разве можно разбивать семьи? Разве можно разбивать сердца. — Ее голос надломился, она уронила голову на руки.

Мне показалось, что Генриетта бредит, и ей совершенно не важно, слушают ее или нет. Я видела перед собой женщину, полную отчаяния, но не могла найти для нее слов утешения. Как бы то ни было, она была одной из них… она оставалась немкой. Светловолосой и голубоглазой. Высокомерной и надменной. Я предпочла смолчать.

Из коридора послышался тихий топот маленьких ножек, и на моем лице невольно отразилась мягкая улыбка. В дверях появился Александр. Он осторожно заглянув, с любопытством посмотрел на странную женщину.

— Аня. — позвал он меня.

Не смотря на то, что ситуация в нашей семье наладилась, Александр привык ходить по дому тихо и незаметно, опасаясь быть замеченным случайными гостями генерала. Я не учила мальчика этому, он сам понял, что так будет правильно. Выросший в условиях гетто, он знал, что офицер в серой форме, может быть опасен. Как бы то ни было, Генрих и его однополчане, оставались смертельной опасностью для еврейского мальчика.

— Да мой хороший, — отозвалась я.

Александр еще раз осмотрелся и быстро подбежав ко мне, протянул ручки. Я взяла его на руки. Генриетта бросила на мальчика уставший взгляд.

— Очаровательный ребенок. Ваш?

— Да.

— Вы еврейка? — недоверчиво сощурившись, поинтересовалась Генриетта, рассмотрев в Александре характерные черты лица.

— Нет.

— Его отец еврей?

— Его родители евреи.

Генриетта заинтересованно посмотрела на меня.

— Кто вы такая? Судя по вашей одежде, вы не прислуга. Неужели Генрих все же преступил свои принципы и завел роман с полукровной.

— Я русская. У нас с Генрихом нет романа.

— Ты иммигрантка? Я слышала, что после революции многие из ваших, бежали за границу. Ты одна из них?