Человек против Бога
Шрифт:
Даже сегодня, когда люди стали так слабы, что не могут смотреть правде в лицо, не следует смягчать реальность будущей жизни. Тем же, которые осмеливаются считать, что они знают волю Бога Живого, и судить Его за «жестокость» — будь они нигилисты или более сдержанные гуманисты, — можно указать на то, во что все они веруют, — на достоинство человека. Бог призвал нас не к современным «небесам» покоя и сна, но к полной обожествляющей славе сынов Божиих, и если мы, которых Бог считает достойными этого, отвергаем Его призвание, тогда для нас лучше адское пламя, мука, служащая последним и ужасным доказательством высокого призвания человека и Божественной негасимой любви ко всем человекам, чем ничто, на которое уповают нигилисты и маловеры нашей эпохи. Человек достоин только ада — и никак не менее, если он не достоин небес.
Недочеловечество
Наш век — это, по
Но ведь искусство, политика и философия наших дней — это отражение жизни, и если они поражены абсурдностью, то в большой мере потому, что сама жизнь стала абсурдной. Самым поразительным примером абсурдности был, конечно, гитлеровский «новый порядок», когда «нормальный», «цивилизованный» человек одновременно мог быть изощренным и трогательным исполнителем Баха (Гиммлер) и высококвалифицированным палачом миллионов. Сам Гитлер был абсурдистом, поднявшимся из ничтожества к мировому господству и обратившимся снова в ничто. Он оставил после себя потрясенный мир, достигнув своего «успеха» только потому, что он, пустейший из людей, был воплощением пустоты своего времени.
Сюрреалистический мир Гитлера в прошлом, но мир так и не вышел из периода абсурдности. Напротив, мир болен все той же болезнью, хотя она протекает менее бурно. Люди изобрели оружие, которое, подобно нацистскому евангелию разрушения, является отражением нигилизма, царящего в душах людей. В тени этого оружия человек стоит парализованный, между двумя крайностями: внешней силой и беспрецедентной в истории беспомощностью. В то же время бедные и «обездоленные» мира сего пробудились к сознательной жизни и стремятся к изобилию и привилегиям; те же, кто их уже имеет, тратят жизнь среди тленных вещей, или разочаровываются и умирают от отчаяния и скуки, или совершают безумные преступления. Кажется, мир разделился на тех, кто ведет бессмысленный, пагубный образ жизни, не сознавая этого, и на тех, кто, осознав это, приходит к сумасшествию и самоубийству.
Наше время — время абсурда, когда непримиримое соседствует бок о бок, иногда в душе одного и того же человека; когда все кажется бессмысленным; когда все разваливается, потому что утрачен центр, связующий это «все». Верно, конечно, и то, что повседневная жизнь внешне течет, как обычно, хотя вызывает подозрение ее горячечный темп; кажется, что человек способен «продержаться», протянуть со дня на день. Трудно за это упрекать, современная жизнь нелегка и малоприятна. Однако тот, кто мыслит, кто задается вопросом, что же под обманчивым покровом современности в нашем странном мире на самом деле, никогда не сможет почувствовать себя хотя бы относительно уютно, никогда не примет этот мир за «нормальный».
Мир, в котором мы живем, — ненормальный. Как бы ни ошибались «прогрессивные» поэты, художники и мыслители, в какие бы преувеличения и противоречия они ни впадали, какие бы ложные объяснения ни предлагали, они правы по крайней мере в одном: с современным миром что-то «не так». Это первое, чему мы можем научиться у абсурдистов.
Абсурдизм — это симптом, говорящий, в каком духовном состоянии находится современный человек. Можно ли вообще понять абсурд? Абсурд по своей сути поддается лишь безответственному либо софистическому подходу, и с таким подходом мы сталкиваемся не только у художников, им охваченных, но и у так называемых серьезных мыслителей и критиков, пытающихся объяснить или оправдать абсурд. В большинстве манифестов «экзистенциализма» и в критических исследованиях современного искусства и драматургии видно, что способность мыслить в них совершенно отринута и строгие критерии заменены смутными «симпатиями» или «вдохновениями», а также сверхлогическими (если не алогическими) доказательствами, в числе которых «дух времени», неясные «творческие» импульсы или индетерминированное «сознание». Но это не доказательства:
Философия абсурда ничего оригинального из себя не представляет — это полное отрицание, и характер этой философии целиком и полностью определен тем, что она пытается отрицать. Абсурд в принципе невозможен вне связи с тем, что считается не абсурдным; тот факт, что мир утратил всякий смысл, может быть понятен только тем людям, которые некогда верили, что мир имеет некий смысл, и имели для этого основания. Абсурдизм невозможно понять вне его христианских корней.
Христианство — в высшем смысле этого слова — это осмысленность, потому что Бог христиан является повелителем всего во вселенной, как в отношении вне Его, так и внутри Самого Себя, Того, Кто есть начало и конец всей твари. Искренно верующий христианин видит эту Божественную связь во всех областях своей жизни и мысли. Для абсурдиста — все разваливается, включая его собственную философию, которая может быть лишь недолговечным явлением; для христианина все взаимосвязано и друг другу соответствует, включая вещи несовместимые. Бессмысленность абсурда — это, в конце концов, часть более высокой осмысленности (если бы было иначе, то об абсурдизме вообще не стоило говорить).
Второе из затруднений, с которым мы сталкиваемся, касается подхода к исследованию. Недостаточно — если мы хотим понять абсурдизм — отвергнуть его из-за его ошибочности и того, что он противоречит сам себе. Разумеется, ни один компетентный ум не станет серьезно рассматривать претензии абсурдизма на истинность; с какой бы стороны мы ни подходили, абсурдистская философия противоречит сама себе. Чтобы провозгласить полную бессмысленность, нужно верить в то, что сама эта фраза имеет смысл, и, таким образом, ясно, что абсурдизм нельзя воспринимать серьезно как философию; все его утверждения должны истолковываться образно и часто субъективно. Абсурдизм на деле — как мы это увидим — не есть плод интеллекта, но продукт воли.
Философия абсурда, содержащаяся во многих современных произведениях искусства, но не выраженная в них прямо, к счастью, непосредственно изложена у Ницше, поскольку его нигилизм — это тот корень, из которого выросло дерево абсурдизма. У Ницше мы можем вычитать всю эту философию, а у его старшего современника, Достоевского, мы встречаем описание ее ужасающих последствий, которых Ницше, слепой к христианской истине, не смог предвидеть. У этих писателей, живших в переломный момент, между двумя мирами, когда мир осмысленности, основанный на христианстве, поколебался и начал возникать мир абсурда, основанный на отрицании истины, мы можем обнаружить практически все необходимое для понимания абсурдизма.
Откровение абсурдизма, до этого долго зревшее в подполье, выплеснулось в двух шокирующих фразах Ницше, столь часто цитируемых: «Бог мертв», — что означает попросту, что мертва вера в Бога в сердцах современных людей; и «истины не существует», означающей, что человечество оставило истину, открытую ему Богом, на которой некогда была основана европейская мысль и общественные учреждения. Оба утверждения верны в отношении атеистов и сатанистов, которые свидетельствуют, что они довольны и даже счастливы от отсутствия веры или отвержения истины. В той же мере это верно в отношении менее претенциозного большинства, у которого ощущение духовной реальности просто испарилось, что выражается в равнодушии к этой реальности или же во множестве лжерелигий, за которыми скрывается равнодушие к истине. Но даже среди все уменьшающегося меньшинства верующих (тающего как внешне, так и внутренне), для которого мир иной более реален, нежели мир сей, — даже над ними тяготеет «смерть Бога» и делает для них мир чуждым и странным. Ницше в своей «Воле к власти» кратко выразил смысл нигилизма: «Что значит нигилизм? То, что наивысшие ценности теряют свою ценность. Нет цели. Нет ответа на вопрос "почему?"».