Человек рождается дважды. Книга 2
Шрифт:
— Может, скажешь, что всё это значит? — спросил он.
— Не скажу ничего больше. И так сболтнул лишнее: Пойдёшь, сам увидишь, как всё повернут. Пулю просить будут…
— Почему же всё это время вы молчали?
— Нельзя, закон. Так решила наша правилка. Они уже знают, сами расколются.
Юра понял, что спрашивать дальше бесполезно. У них свои законы. Пришёл Копчёный и положил на верстав кусок олова, глянул пытливо на Шайхулу.
— О чём вы тут?
— Показываю работу. Говорит, похожа.
В двери, покашливая, остановился Горин.
— Мы тут без разрешения. Я позвонил парням: материал бросовый.
Копчёный что-то шепнул
— Ишь, как убивается, босяк. Зацепило, видно, за струну. Душа-то небось осталась, — заметил Горин.
На следующий день приехали делегации от комсомольских организаций. Клуб был переполнен. Юра Едва протиснулся в дверь. Гул стоял в зале. Юра поискал глазами Прохорова и наконец увидел Его в средних рядах.
Судья сделала сообщение.
Как оказалось, этой ночью подсудимый Крамелюк-Культяпый вызвал прокурора и дал новые показания, которые, изменили весь ход следствия и судебного разбирательства.
Он рассказал, что второго числа выехал с уполномоченным на прииск. Приехали они на «Разведчик» вечером. В половине двенадцатого он, Крамелюк, сказал, что идёт на конебазу спать, а сам вышел на трассу и на попутной машине в половине первого был уже в Оротукане. Убийство совершил он, а о мотивах не считает нужным сообщать суду. Дневальный знал всё и, открыв Ему дверь, ушёл играть в карты, как это было договорено. Ну, а всё остальное происходило примерно так, как рассказывал Турбасов.
— Чернуха! — заорал на весь зал Золотой. — На себя дело взять хочешь. Ну валяй, валяй…
Судья снова одёрнула Турбасова и предупредила последний раз. Начался допрос Крамелюка-Культяпого. Он повторил все показания. Но что-то он недоговаривал, и это чувствовалось. Снова враньё, решил Юра и пОсмотрел на Прохорова. Тот, приподнявшись на месте, не спускал глаз с Культяпого, а потом попросил слова.
— Граждане судьи, тут вас опять путают, — заговорил он, поглядывая на подсудимых. — С двумя из этих людей, я Ехал вместе этапом до Владивостока. Тот, которого вы называете Турбасовым, в то время был Крамелюком, по кличке Золотой. У него четыре золотых коронки. Я-то Его хорошо помню, да и он меня наверное, не забыл. А тот, что пишется Крамелюком по прозвищу Культяпый, звался Копыткиным и статья-то у него была совсем не воровская, а кажется, террор. С пересылки из Владивостока один из них бежал. Вот тут надо покопаться, и всё тогда раскроется…
— Ах ты кусок падла! — рявкнул Культяпый и хотел перепрыгнуть через барьер, но был остановлен овчаркой. Он осыпал Прохорова самой отвратительной бранью.
— Прохоров, не бойсь! Не шлёпнут гадюку, всё равно больше Ему не гулять, — раздался голос из зала. Крамелюк-Культяпый стоял как бешеный зверь, скаля зубы.
Суд прервал заседание до следующего дня.
В глубоком молчании зал слушал показания Крамелюка-Культяпого. Он был отделён от остальных заключённых и говорил откровенно, зло, не скрывая своей ненависти. Свет лампы падал на Его лицо, и оно конвульсивно подёргивалось.
Ночью был вызван к прокурору Алексеев и Ещё ряд свидетелей, и выЯвилась истинная роль Гайдукевича. Но он категорически отказался давать показания и сидел в углу. Его огромная челюсть постоянно отвисала, и он подпирал Её волосатым кулаком. Крамелюк-Копыткин, как видно, понял свою судьбу.
— Да, моя настоящая фамилия Копыткин. Отец и мои братья расстреляны за убийство сельских активистов. Теперь вы расстреляете меня. Ну что же, я кое-что
— Подсудимый Копыткин извольте говорить по существу, — оборвала Его судья.
— Я хотел Ещё много крови, но мне нужна была бытовая статья. Во Владивостоке удался побег Крамелюка, и я использовал эту возможность, назвался Крамелюком. Подробности вам известны, Потом мне надо было проникнуть поближе к органам, и мне это удалось. Кое-что я успел сделать.
— Какая-то чепуха, — раздался из зала возмущённый голос уполномоченного Уварова. — Невероятно это…
Копыткин с холодной улыбкой нашёл Его глазами.
— А помните, гражданин начальник, когда мы Ездили, вы дали мне винчестер. Я Ещё спросил, как вы доверяете мне оружие? Вы ответили: «Оно не заряжено, да разве ты мог бы кого-нибудь?» Так молите бога, что тогда мои патроны не подошли…
— Почему первой жертвой стала Маландина? — спросила судья.
— Нам нужны были люди из уголовной среды, чтобы самим оставаться в стороне. Это могла быть только молодёжь. Но появились коллективы, а потом комитет и Его секретарь Маландина и молодёжные прииски. Туда пошли даже такие, как Алексеев. Это ломало все наши планы. Наконец стали забирать парней из штрафных. Обострились отношения с воровскими законниками, в частности с Копчёным. Надо было принимать решительные меры. А тут новая угроза. Маландина откуда-то узнала такое, что Её следовало немедленно убрать. Всё было сделано мастерски. Если бы не эти подлюки, никогда бы не раскопали.
— Кого вы имеете в виду?
— Копчёного, Алексеева, Прохорова. Знать бы раньше…
— Надо полагать, что вещи из квартиры геологов, найденные на «Пятилетке», должны были бросить тень на Алексеева и других?
— Да.
— Кто Ещё знал о подготовке вашего преступного замысла?
— Дневальный дома ИТР Пикуль.
Прохоров присмотрелся к седому старичку, и сразу вспомнилась тюрьма и этот сектант-проповедник: «Не согрешишь, не раскаешься…»
— Чтобы не напугал, и не вызвал подозрений мой вид и голос, в дверь постучал Пикуль и сообщил, что принёс письмо, переданное с прииска. Он же нарочно (шн) громко разговаривал на кухне. Маландина его знала, без опасения открыла щеколду и протянула руку. Тут-то я сам вступил в дело. Сначала она ничего не понимала и смотрела на меня сердито. «Вы, — говорит, — с ума сошли? Постыдитесь, я ведь совсем голая». Это она, значит, мне. А сама стоит босая, в одной нижней рубашке и жмётся к стене…
— Кровоподтёки на руках, шее и других участках тела свидетельствуют о борьбе жертвы с убийцами, — прервала Его судья. — Значит, вы издевались и мучили девушку?
— Зачем её мучать? Я просто хотел посмотреть, как она будет ползать на коленях и просить…
— Несмотря на истязания вы не достигли цели?
— Нет.
— Жильцы дома утверждают, что ни крика, ни звуков борьбы не было слышно, — заметил защитник.
— Так она же не кричала, да я и не дал бы. Когда поняла, что дело Её гроб, только побледнела, как рубашка, и тихо спросила: «За что?» Тут я немного раскис. А она как толкнёт меня в грудь — и к телефону. Вот и пришлось Её за руку, да с вывертом. На колени, говорю, проси, пока не пришил, может, и пожалею. Хотелось мне Её сломить. А она откинула голову и тихо: «Просить врагов? Да никогда!..» Ну вот тогда и пришлось немного, помять…