Человек рождается дважды. Книга 3
Шрифт:
— Полковник Уфимцев, дислоцируется на Оротукане! — представил полковника генерал. — Передашь Ему оба корпуса бывшего управления, двухэтажный дом, старые гаражи, конюшни и пару отдельных домиков для командного состава. В общем, разместишь всех офицеров и хозяйство. Весь старый состав заключённых увезу на прииски. Поезжай в Магадан и кого надо бери на пересылке! — Не попрощавшись, Никишов сел в машину и уехал.
— Всю войну защищал Ленинград — и на тебе, сунули в конвойную службу. — Уфимцев потянул Юрия за рукав. — Ты вот что, директор.
Пошли в гостиницу. Полковник по дороге рассказал, что создаются новые строгорежимные лагеря. Называться они будут Береговыми. В них соберут всех военных преступников, осуждённых за измену Родине и другие политические преступления.
— А что будет с заключёнными тридцатых годов? — поспешно спросил Юрий, вспомнив Анатолия.
— Их будут отправлять на другие предприятия.
Утром пришли машины с солдатами. К обеду вырос палаточный лагерь на пустыре. Задымились походные кухни.
Смирнова, начальника управления заводами, Колосов разыскал по телефону на Индигирке, а на следующий день тот заехал в мастерские.
Просидели с делами до вечера. Наконец Смирнов поднялся.
— Кажется, пора домой. Ну а в отношении лагеря всё договорено-обговорено. Поезжай в Магадан и отбирай специалистов.
— А с цехами? — остановил Его Юрий. — Средства нужны. Постройки военного времени вот-вот развалятся.
— Да-а! Шанхай… — заметил Смирнов.
— Юра! Юра!.. Открой! — На крыльце стояла Матвеева в летнем плаще. В кузове, завернувшись в старенькое пальто, сидел на чемоданах человек и курил.
— Да проходите же, Нина Ивановна, — посторонился Юрий и кивнул на кузов. — А кто там? — И, не дожидаясь ответа, побежал к машине. Только теперь он разглядел хирурга Герасимова. — Николай Иванович, ну чего же вы? Спускайтесь и пойдёмте в дом.
— Ну, уж Если приглашаете… — прогремел Его сильный голос, и он легко спрыгнул на землю. — Наконец-то имею право пожать вам руку. Освободился — и сразу в путь. Нам-то, собственно, нечего отдыхать, а вот Прохорову надо. Он только вернулся из Магадана и снова туда.
— Прохоров?! — Юрий бросился к водителю. — Тоже хорош. Приехал и не подаёт голоса. А ну пошли.
Тот помялся.
— Да ведь, Юрий Евгеньевич, не совсем удобно. Как там ни крутись, а последний сорт — поселенец. У нас к парням жёны приехали да Ещё партийные. Ну им сразу— или расходись, или катись из партии. Вот как оно строго, — говорил он глухо, стряхивая пыль с фуражки. — Это уже коренные колымчане. Тяжеловато без льгот, ребята подросли немного, жена пошла работать. Живём. Завели огород, кур, поросёнка. Да уже и на телушку нацеливаюсь. Глядишь, так потихонечку Колыма и обрастёт.
— Без разговоров, — Колосов взял Его за руку и ввёл в дом.
Пока гости умывались, стол был накрыт.
Колосов
— Ну, а теперь рассказывайте, какими судьбами, куда?
Прохоров пригладил волосы, вздохнул. Он всё Ещё чувствовал себя неловко. Герасимов усадил Матвееву рядом и взялся за графин.
— И верно, хочется выпить и посидеть свободно, без оглядки. Это уже частичка воли.
Матвеева погладила Его по руке.
— Вот, Юра, и расстаёмся с Колымой. Удалось выхлопотать разрешение на выезд Николаю. Помог институт. Опубликовали часть работ.
— А не жаль уезжать? Я так привык, что не представляю, как и уеду. Пятнадцать лет прожил. Москва чужая.
— Знаю. Скучно будет, но так надо.
— А как же Анатолий?
— Устроили на разведку. Он скоро освободится, да и Марина рядом.
— И верно, кто бы мог подумать? — улыбнулся Колосов.
— Сильная женщина, с характером. Отец Её, старый большевик, сумел вложить в неё всё лучшее, чем обладал сам. Горячая она очень. При аресте отца не сдержалась, вот и всё Её преступление.
— Я рада за Анатолия. — Матвеева взяла стопку, посмотрела на свет и протёрла полотенцем. — Валю сюда надо. Валю.
— Всё Ещё думаем, — уклонился от ответа Юрий и повернулся к Прохорову — Расскажите о себе. Всё Ещё на «Челбанье»?
— Да. Год пробыл за проволокой. Теперь на пять лет поселение. Женился. Прирос навсегда. Сын и дочь. Ребята растут хорошие.
— За вашу новую жизнь в Москве, Николай Иванович. За рождение учёного.
Колосов заехал в порт посмотреть дражные черпаки. Несколько тяжеловозов грузились понтонами и черпачными цепями. У машин толпились горняки и спорили о производительности драг в условиях вечной мерзлоты. В бухте/ жёлтой полосой трепетали блики заката, а от берегов уже кралась ночь. ПотЯнуло свежим ветерком. Юрий поднял воротник пиджака, закурил.
У причала шла посадка на пароход. Двое военных проверяли документы. В сторонке от толпы на потрёпанном чемодане сидел сухощавый человек в рабочей синей куртке. Он склонился к собаке и кормил Её кусочками сала. Собака на лету ловила сало и жадно глотала.
— Эх, Дружок, Дружок, — проговорил человек, отрезая новый кусочек. — Это, дорогой ты мой, всё наше с тобой богатство. Вот как попадём снова в лапы старухи-судьбы, тогда что? А?
Колосов сразу узнал голос Краснова.
— Михаил Степанович!
Овчарка зарычала. Краснов вскочил и, улыбаясь, пошёл навстречу.
— Юрка. Бог ты мой!
— Куда вы, Михаил Степанович?
— Пойдём посидим, расскажу. Вон Ещё сколько людей торопятся попасть на пароход.
Они уселись на Ящике. Собака легла между ними. К берегу бежали волны. Они хлёстко стучали о бетон и, тяжело вздыхая, бессильно откатывались назад. Пустая бутылка прыгала у причала. Её чёрное горлышко то показывалось над водой, то снова ныряло. Краснов засмеялся:
— Вот так же и я, Юрка. Выпит и выброшен за ненадобностью.