Человек с двойным дном

Гриньков Владимир Васильевич

– Он готов лететь хоть сегодня.

– Тебе он доверяет?

– На все сто! – убежденно сказал Нырков.

– Придется тебе с ним плотно поработать.

Нырков обеспокоенно посмотрел на Костомарова, потом перевел взгляд на Левочкина. Оба сохраняли невозмутимость.

– Возможно, это займет какое-то время, – сказал Пал Палыч. – Но лучше, если ты справишься поскорее.

– Что-то я ничего не понимаю! – занервничал Нырков. – Давайте закончим с прежним делом, а потом уже будем обсуждать, как нам жить дальше.

– Ты не хочешь нам помочь? – будто даже удивился Костомаров.

–

Хочу! И даже очень! Но был уговор: я вам – Корнышева, вы мне – десять миллионов долларов… Давайте закроем эту тему…

Левочкин и Костомаров переглянулись. Словно Нырков нес сейчас несусветную чушь.

– Олег Дмитриевич! Я у вас сколько лет работал! – заспешил Нырков. – И мы всегда друг друга понимали. Я же ничего не требовал, когда история с этим Корнышевым еще только началась. Ну ладно, когда мне Пал Палыч впервые фото показал, спросил, не сталкивался ли я по жизни с этим человеком. Я не сталкивался. И потому ни на что не претендовал. И позже, когда я в поисках участвовал, когда на Кипр летал… Я там ни Корнышева не нашел, ни эту, как ее…

Нырков запнулся, потому что у него не получилось вспомнить сразу. Столько лет прошло. Выветрилось из памяти.

– Катя ее звали, кажется.

Махнул рукой. Не до того, мол.

– А тут служу я снова в ФСБ, – продолжал Нырков. – Вхожу в группу прикрытия какого-то важного свидетеля, и вдруг случайно выясняется, что этот свидетель – он Корнышев и есть. И я сразу к вам! – выразительно произнес Нырков, пожирая Левочкина преданным взглядом. – Потому что помнил это фото! Помнил наши безуспешные поиски.

Нырков сильно нервничал.

– Да, почти сразу выяснилось, что это не Корнышев, а двойник, – признал он. – И когда Корнышева перебросили из Африки, все равно еще оставались сомнения. Но я вас держал в курсе. И вы мне тогда сказали, Олег Дмитриевич… Лично! Что десять миллионов – мне, если я вам живого Корнышева предоставлю!

Левочкин посмурнел лицом. Изначально он не хотел светиться лично и охотно перепоручил бы переговоры с Нырковым Костомарову. Но вот беда: Нырков Костомарову не верил. И потому, что отношения у них были не ахти. И потому, что хоть десять миллионов Костомаров посули, хоть сто десять – веры ему нет, потому что и миллионов этих у него нет, не того полета птица. Пришлось Левочкину лично деньги обещать.

– Все еще были сомнения, – сказал Нырков. – И шеф мой говорил, что это не Корнышев. Я ведь денег у вас не просил. Верно? И вдруг Корнышев сам мне доказательства выложил. Принес на блюдечке. Приволок меня на кладбище, где похоронены его родители. И как только я убедился в том, что это точно он, Корнышев уже через полчаса был у вас в руках.

– Ты правильно все сделал, – похвалил Костомаров. – Мы с Олегом Дмитриевичем тоже все разыграли, как по нотам. Он добрый следователь, я – злой. И что – ты нам теперь всю игру хочешь запороть?

Пал Палыч как-то вкрадчиво спросил, вроде даже доброжелательно, но Нырков не обманулся. Ему почудилась угроза. Этого можно было ожидать. Если они за голову Корнышева с ходу выложили десять миллионов, значит, дело серьезное. А там, где дела серьезные, такие люди, как Костомаров или Левочкин,

церемониться не будут. Раздавят – и следа не останется. Им не привыкать кровушку пускать. Тот же Левочкин – это сейчас он ходит в игривых штанах с пальмами и выписывает круассаны из Парижа, чтобы ублажить свою очередную пассию. А вот спросить бы у него, как он свою империю строил в лихие девяностые? Чтобы такие деньги под себя подмять, а потом их не потерять – тут надо на многое решиться. И наверняка за этим Левочкиным числится собственное маленькое кладбище.

– Я никому не хочу помешать, – дрогнул Нырков.

– Значит, поможешь нам? – спросил Костомаров.

– Помогу. Но сначала – десять миллионов, – попытался в последний раз поторговаться Нырков.

– Давай сразу расставим точки, – предложил Костомаров. – Если ты рассчитываешь за Корнышева получить десять миллионов, тогда я тебе говорю: денег не будет.

– А как же…

– Денег не будет, – повторил Пал Палыч. – Что-то ты не так понял. Никто тебе за Корнышева денег не обещал. Его жизнь не стоит и копейки. Он нам не нужен.

Изумленный Нырков обернулся к Левочкину. Как же так, мол, мы же договаривались. Вы сами говорили…

– Ну, не то что он совсем не нужен, – сказал Левочкин. – Мы его искали только для того, чтобы он помог нам найти Катю – ту самую, о которой ты упоминал. Катя Ведьмакина. Он должен знать, куда она пропала. Или хотя бы догадываться, где ее искать. Вот эта девушка действительно стоит десять миллионов.

– От меня-то что требуется? – уточнил Нырков.

– Ты сблизился с Корнышевым, сдружился, – с готовностью отозвался Костомаров. – Разговори его как бы между прочим. Выведай, где искать Ведьмакину.

У Ныркова засосало под ложечкой. Так с ним бывало всякий раз, когда он чувствовал приближение опасности.

Он ошибся. Дал в тот раз маху, когда их с Корнышевым вышвырнули за ворота поместья. Это Нырков участвовал в спектакле, придуманном Пал Палычем. Якобы Нырков и Корнышев обратились за помощью, а Костомаров велел их гнать взашей. Чтобы дать понять Корнышеву, насколько он беззащитен и практически обречен. А потом явился добрый Левочкин и вновь подарил Корнышеву надежду. Так вот когда их за ворота выгнали, надо было дать деру. Это был последний раз, когда Ныркову предоставился шанс. С того времени он не оставался без присмотра ни на мгновение. И больше шанса у него не будет. Никогда. Как сказал Пал Палыч о Корнышеве? «Его жизнь не стоит и копейки». Глупо думать, что его, Ныркова, жизнь стоит дороже. У них с Корнышевым одна цена. Одна судьба. Один конец.

Хотя ошибся он, конечно, раньше. Тогда, когда поверил в то, что ему заплатят десять миллионов. Поверил, что он, Нырков, способен такие деньги заработать. Переоценил свои возможности. Он не такой крутой. Ноль, возомнивший себя единицей. Он с кем тягаться вздумал? Хотел встать на одну доску с Костомаровым?

Они с ним вдвоем ведут переговоры. И Костомаров здесь, и Левочкин. Не побоялись засветиться. Никаких посредников. А это значит, что они не опасаются того, что он их позже выдаст. Не боятся его как свидетеля. Он не свидетелем будет. Он будет жертвой.