Человек со смущённым лицом
Шрифт:
Я вздрогнула от этой мысли и сжала руку Бориса. Когда мы вернулись домой, мама спешно позвала Егоровну и велела ей уложить меня, принести горячего чаю, малинового варенья и измерить мне температуру. Градусник няне был не нужен: температуру у нас она безошибочно определяла своей опытной, натруженной ладонью.
Я тихонько попросила Бориса постучаться к мисс Мур и узнать, как она поживает. А ещё подумала, что вот ей-то я, наверное, смогла бы рассказать о господине Вортеп-Баре – если только она в состоянии меня выслушать.
– Пока не нужно, – заявил в ответ Борис. – Я вот думаю,
Я не была в этом уверена, но, возможно, попробовать стоило. Мне вдруг снова пришла пугающая мысль, и на этот раз я решила поделиться своими опасениями с братом:
– Послушай, а если мы завтра проснёмся и ничего этого не вспомним? Вортеп-Бара, кота Тихона, Графского Проказника, мальчиков, лебедя? Просто забудем, как мисс и все другие – Человека со смущённым лицом?
Борис в ответ хитро улыбнулся и показал мне удивительный предмет, вынув его из-за пазухи: это было перо, похожее на гусиное, только гораздо больше. Стержень пера отливал тускло-зелёным, как изумруд Вортеп-Бара, а опахало излучало серебристый свет.
– Какая красота! – воскликнула я.
– Я подобрал его на набережной, так что лебедь не обидится. Не бойся, мы ничего не забудем, – сказал он, подмигнув мне.
В следующие несколько дней ничего примечательного не случалось: к нам всё так же приходили учителя, погода была довольно противная, поэтому мы почти не гуляли. Я ломала голову, что можно сделать, чтобы поскорее отыскать Человека со смущённым лицом – однако, когда сидишь дома, какие уж тут поиски! У мисс Мур дела тоже шли неважно: она вроде бы и встала с постели, но в этой вялой, бледной женщине с неподвижным лицом и остановившимися глазами мы не могли узнать нашу чуткую, внимательную, жизнерадостную гувернантку! Она выполняла свои обязанности: садилась завтракать, обедать и пить с нами чай, читала вслух, проверяла уроки… Однако еда в её тарелке вечно оставалась нетронутой; читала она даже более монотонно, чем дьякон читает Евангелие по воскресеньям, так что слушать было просто невозможно. А когда мы отвечали ей уроки, то словно говорили в пустоту: я нарочно делала грубые ошибки, чтобы проверить: не кажется ли нам? Увы! Мисс Мур лишь мерно кивала в ответ на совершенную несуразицу, которую я несла. Хорошо ещё, что маменька этого не слышала, не то она бы немедленно указала мисс на дверь!
Всё это время Борис томился и чувствовал себя, как на иголках. Он не скрывал, как хочется ему снова побывать в лавке Вортеп-Бара, да и вообще, с того дня бездействие стало ему невыносимо. Помимо жалости к мисс Мур, ему ужасно хотелось самому проявить смелость, вывести её обидчика на чистую воду и заставить его вернуть нашу любимую гувернантку, от которой осталась одна пустая оболочка. Полагаю, на него произвела впечатление сцена с Графским Проказником и волшебная шпага Вортеп-Бара; у брата аж глаза сверкали, когда он в сотый раз пересказывал это всё. Однако я напоминала, что он, Борис, – отнюдь не господин Вортеп-Бар,
Так что я советовала Борису успокоиться и не предаваться пустым мечтаниям; однако брат обижался и твердил, что я ничего не понимаю! Ну да что поделаешь – он был просто мальчишкой, совершенным ребёнком! Мы договорились, что при родителях станем делать вид, будто мисс здорова и всё идёт как раньше. Это было не так сложно: обычно мама, вернувшись из гостей, от портнихи, с литературного вечера, из театра или с концерта заставала нас мирно читающими или играющими в детской под присмотром мисс Мур. Папа же, вообще, был всегда занят и редко обстоятельно вникал в наши дела, если только ему не докладывали о каком-либо происшествии. Поэтому для старших у нас всё было хорошо. Вот только нам спокойствие это казалось весьма хрупким и обманчивым.
Мы с братом убедили мисс Мур снова выходить на прогулки – с начала декабря погода, как по заказу, стала просто чудесной. Лёгкий морозец, пушистый снег, солнце, яркие звёзды по вечерам… Борис особенно усердствовал, убеждая, что прогулки пойдут мисс Мур на пользу. Но нужды стараться не было – мисс апатично согласилась, когда мы предложили ей пройтись по Невскому, и своим новым, лишённым интонаций голосом велела нам одеваться потеплее.
На улице, и вправду, было замечательно хорошо. Невский проспект уже начинали украшать к Рождеству, и мне весело было воображать нарядные ёлки, праздничные базары, множество огней и музыки, тройки с бубенцами, всевозможные кукольные рождественские мистерии на улицах и площадях… И вдруг рядом с нами раздался громкий детский плач – вернее, даже не плач, а яростный вопль… На углу Невского и Малой Морской я увидела старушку с совсем маленькой девочкой. Уж не знаю, чем старушка не угодила своей подопечной, однако та в гневе швыряла в неё игрушки и топала ногами, затем бросилась на землю и завопила ещё громче. Няня растерянно и жалобно причитала, стараясь утешить ребёнка, но все усилия были тщетны. Я хотела было пройти мимо – что такого интересного в детских истериках? – и тут мой взгляд упал на лицо девочки с курносым носиком и большими карими глазами; я мгновенно узнала её. Это были те самые малышка и няня, которые имели несчастье столкнуться с Человеком со смущённым лицом неподалёку отсюда, чему мы с братом были свидетелями.
Я глянула на Бориса, проверяя свою догадку, но брат сообразил быстрее меня. Он наклонился к Шурочке и шёпотом велел ей дать свою куклу малышке, чтобы та перестала плакать. Шура, с высоты своих четырёх лет, была этим не совсем довольна, однако она обожала брата и почти никогда ему не перечила. Шура присела перед малышкой на корточки и стала показывать ей куклу. По счастью, та заинтересовалась, и, хотя не сразу, но перестала кричать. Вскоре девочки уже мирно играли вместе; Шура предложила малышке собрать раскиданные игрушки, и та с важностью принялась наводить порядок. Няня, вздохнув с облегчением, присела на скамейку.
Конец ознакомительного фрагмента.