Человек среди песков
Шрифт:
— Всегда абсент?
— Да.
— Ну конечно, человек традиций. А с вами-то он хоть разговаривает?
— С родителями Изабель — да.
— А с тобой?
— Редко.
— Но ведь должен же он был договориться с тобой, чтобы вы устроили мое посещение.
— Дядя рассказал ему, что ты заходишь в харчевню, и графу захотелось с тобой познакомиться. Ну вот мы и пообещали ему, что, когда поедем на пляж, остановимся возле его дома. Вот и все. К чему ты гнешь?
— А почему ему захотелось познакомиться именно со мной?
— Откуда же я знаю?
— Потому что я из Калляжа, а Калляж его сильно интересует.
— Ты так думаешь?
— Да, думаю.
— Не знаю, но, наверное, он против. Само собой.
— Он и впрямь против. И все же он человек обаятельный и со вкусом. Не из тех, кто изъясняется с помощью дегтя.
— Конечно, нет!
— Ты видела его после нашей прогулки?
— Видела, мельком.
— Ну и что ж, он был доволен?
— Не знаю: он ничего не сказал. Но тебя-то почему так занимает вся эта история, Марк?
Я пожимал плечами и говорил, да, она действительно права: я беспокоюсь из-за пустяков, а ведь столько еще есть других тем для разговора. Тут Мойра принялась рассказывать мне о предстоящем богомолье. По болотным дорогам уж начали съезжаться в своих фурах цыгане. Готовили быков к корриде. В харчевне только и разговоров об этом. Мы поедем в Сартану вместе с Изабель. Мойра вынула из шкафа праздничное платье — длинное, черное, с лиловой отделкой.
— Посмотри! Нравится? Сейчас примерю.
Никогда еще я не видел ее такой красивой: высокая, стройная, с тоненькой талией. Подняв руки и откинув назад волосы, она попросила:
— Застегни, пожалуйста, пуговицы на спине.
Я не утерпел и поцеловал ее в шею, и платье было так же быстро снято, как надето. Потом она спросила, поедут ли в Сартану Элизабет, Симон и Софи. Ужасно жалко, если они пропустят такое зрелище! И ей бы представился случай на них посмотреть. Я отвечал, что не знаю, но расскажу им о богомолье сегодня же вечером.
Лежа подле Мойры среди смешанных ароматов трав и ее тела, я поймал себя на том, что все еще думаю о графе и его связях с людьми из Лилового кафе. Они по-прежнему оставались для меня загадкой, так же как и он сам.
В ту ночь, выйдя из дома Мойры, я заблудился в тростнике. Луна пряталась в облаках. Приглядываясь к слабым отблескам стоячих вод, я напрасно старался обнаружить по приметам место, где оставил машину: в болотах все тропки схожи. Иногда слышался шорох крыльев, хрипы, топот погони, короткие всплески ныряющих зверьков. Постепенно меня охватило беспокойство, как в кошмаре, когда бредешь и бредешь на ощупь в потемках и просыпаешься с облегчением, хотя все еще не прошло неприятное чувство.
Я остановился на пересечении двух тропинок и прислушался к ночи. Вдалеке за трепетанием листвы мне почудилось позвякивание металла: казалось, железо волочится по самой земле, то замирает, то приближается. Охваченный страхом, я кинулся в заросли, и ноги мои с чавканьем завязли в размякшей почве. Но кто-то вплотную приблизился ко мне и дышал мне прямо в лицо.
Облака разошлись, и в свете луны вдруг возникло что-то белое, огромное, лезшее на меня, задрав вверх голову: лошадь, волоча за собой цепь, прошла совсем рядом, не заметив меня, и тут же исчезла в темноте. Металлическое бренчание постепенно отдалялось и вскоре растворилось в тишине вод и листвы, а я стоял весь в поту, с бешено колотящимся сердцем среди незнакомого пейзажа, прорезанного пением какой-то одинокой птицы.
Так как я бывал в Сартане всего раз пять, да и то по вечерам, она представлялась мне большим пустынным городком, обнесенным стеной и башнями, вросшим в песок меж
Я обещал Мойре встретиться с ней в церкви и торопливо пробирался сквозь шумный цыганский табор, среди водоворота черных очей и голых плеч. Впервые я отдал себе отчет в том, как Мойра похожа на женщин этого племени. Я бы даже не удивился, вылези она вдруг из какой-нибудь фуры, босоногая, в юбке с воланами.
В церкви темно, сквозь узкие прорези окон падает лишь слабый свет, да перед статуями святых в праздничных тогах и мантиях поблескивает неопалимая купина свечей среди множества эксвото. Открыта одна боковая дверца, такая низенькая, что приходится наклонять голову при входе, — через нее просачивается внутрь черная толпа, почти заполонившая церковь и, подобно половодью, захлестывавшая хоры и алтарь: мужчины, женщины, дети в густом запахе пота и непрестанном гомоне голосов и криков. Тут цыгане, пастухи, а у самых дверей благоразумно держатся горцы, выделяющиеся своей темной одеждой; очевидно, попав сюда, они должны были испытывать то же чувство, как если бы полезли к волку в пасть. Из ризницы, где пылают сотни и сотни свечей, валит жар, как из печи.
Я пристраиваюсь у колонны около алтаря между молодой цыганкой, которая кормит грудью ребенка, укутанного в грязную пеленку, и стариком с коричневым, изборожденным морщинами лицом, который вдруг широко раскрывает рот и неожиданно рыгает. Я чувствую, как пот струится у меня по шее. Ищу глазами Мойру, но не могу найти ее в этой толпе, давящей со всех сторон и чуть не оттеснившей меня от колонны, где мне все же удается удержаться, да еще прикрыть собой равнодушную ко всему молодую мать, не замечающую даже, что ее младенец, выпустив изо рта сосок, причмокивает губами, точно рыба ртом во время грозы. Старик тяжело дышит и вдруг неизвестно почему начинает шарить ладонями по шероховатой кладке стен. На высоко поднятых сплетенных руках выносят из ризницы статую черной девы Марии, на лик которой падает косой отблеск света. Я с удивлением замечаю, что у нее такой же тонкий нос и высокие скулы, как у Мойры, которую я по-прежнему нигде не могу обнаружить.
Внезапно под мощным напором распахиваются двери главного входа. Четко вырисовывается прямоугольник солнечного света. Епископ пересекает его и медленно шествует по центральному проходу. Митра, крест и лиловая мантия кажутся среди всей этой нищеты золотым самородком, упавшим в грязь, и толпа, лишь слегка расступаясь, тянет к нему руки, подносит детей, которых епископ благословляет чуть манерно скупым и вялым жестом руки, с застывшей улыбкой на тронутом скукой лице. За ним на коленях ползут с десяток женщин, воздевая вверх руки, покачиваясь, точно утки.