Человек среди религий
Шрифт:
Загадочность может вызывать даже больший интерес, чем тайна, – именно потому, что только для этого и предназначена. Этим умело пользуются иллюзионисты.
Имитируя тайну, таинственность как бы уравнивает себя в правах с нею. В темноте или в полутьме как бы подразумевается глубина, неожиданность, новизна. Но глубина оборачивается ямой, неожиданность – всего лишь испугом, а новизны здесь столько же, сколько на пыльном складе устарелого театрального реквизита.
И всё же таинственность полутьмы ещё допускает
Если же человек упорно движется в обратную сторону, в сторону таинственной темноты, переходящей в черноту, тёмные силы получают всё большую власть в его сознании. Это власть фанатизма, примитивизирующего душу, власть низших чувств над высшими, власть психоза, окончательно подменяющего реальность фантасмагорией. Таинственности здесь хоть отбавляй. Таинственности – вместо тайны прообраза личности, смысла жизни, мироустройства. Пределом такой таинственности может стать только полный хаос, торжество энтропии.
Ширмой для тёмных сил служит и таинственность другого рода: прямое подражание тайне светлых сил. Имитация величия, постоянная забота о почитании. Возведение собственного пьедестала, перед которым могут преклоняться те, кто нуждается в одном лишь преклонении.
Это пьедестал для пустоты или, вернее, для декоративной фигуры, наполненной пустотой или хаосом.
Соблазн добавить к тайне таинственность одолевает иногда даже по-настоящему религиозного человека. Причин и поводов к этому нам подсовывают достаточно. Может не избежать такого соблазна и церковь. Но настойчивость веры позволяет со временем отшелушить декоративную тайну от реальной.
Иначе от искренних переживаний мы рано или поздно перейдём к роли зрителей красочного иллюзиона. Для того и нужно отличать тайну от таинственности, чтобы сохранить веру как чувство, как соучастие в происходящем.
Сказка про театр теней
Стоял посреди одной страны столичный город. Много было там всяких развлечений: гулятельных и хохотательных, музейных и карусельных, игральных и театральных. И был там среди этих развлечений театр теней.
Устроен этот театр был так. Перед зрителями стояла большая ширма. Над ширмой был экран. За экраном светил фонарь. Между фонарём и экраном двигались куклы. От них на экран падали тени. Вот эти тени и были видны зрителям. Тени расхаживали по экрану, бегали, прыгали, смеялись, плакали, разговаривали, кричали – короче говоря, делали всё, что делают обычные люди в обычной жизни, обычные герои в обычной сказке или обычные актёры на обычной сцене.
Нет, всё-таки тени были необычнее. Чуть повернётся кукла, чуть наклонится – и тень у неё уже совсем другая. Тени легко могли вырастать, съёживаться, появляться, исчезать, а также вытворять всякие другие чудеса. Ни
Тени очень гордились своими удивительными способностями. Всё больше и больше они уверялись, что никакие артисты, а уж тем более куклы, даже в подмётки им не годятся. К тому же зачем теням подмётки?…
И вот однажды ночью собрались тени на своё теневое собрание.
– Это же несправедливо! – возмущалась тень-примадонна, которая была на главных ролях. – Мы выступаем-выступаем, а потом зажигается свет и к зрителям выходят кланяться какие-то кукольники с куклами.
– Вот именно! – кричали тени. – Им цветы, им аплодисменты, а что достаётся нам? Как будто это не наш театр!…
Долго шушукались тени между собой и решили захватить власть в театре в свои бесплотные руки. Как решили, так и начали действовать. К каждому человеку, кто в театре работал, приставили тень, чтобы за ним следить и вовремя ему нашёптывать, что как сделать надо. А человек думает, что это ему внутренний голос советует, про тень даже не догадывается, – вот и действует по подсказке.
Стало в театре всё меньше и меньше света. Входят зрители в вестибюль, а там только маленькие лампочки кое-где горят. Раздеваются зрители в гардеробе, а со стен им громадные тени руками машут, приветствуют. Самые отважные из зрителей ходили в антракте в театральный музей. Он назывался "Музей тени". Ох, как страшно там было!…
Сделали тени так, чтобы фонарь за экраном вполсилы светил, да и подальше его отодвинули. После этого выросли тени на экране: великими стали, расплывчатыми. Для букетов специальную подставку на ширму привесили: чтобы цветы прямо к ногам теней складывать. И уж никакие актёры теперь зрителям не показывались. Даже в программке их не было. А написано было так, например: "Роль Иванушки-дурачка исполняет его Тень".
Всё было бы здорово, только зрителей в театр теней всё меньше ходит.
Собрались снова тени на теневое собрание. Стали думать, в чём дело. Выступила тень, которая царей играла, и говорит:
– Это всё потому, что у нас ещё свет тут и там остался. Надо нам стать самым загадочным из всех театров. Выключим весь свет вообще. Вот это будет по-настоящему современно и оригинально!…
– Верно! – закричали остальные тени. – Народ валом повалит!…
Выключили они свет во всём театре. Артисты пожали плечами, сложили кукол в ящики и разошлись по домам. А театр стоит с тех пор, полный огромного количества великих теней, которые всё ждут, когда к ним пойдут толпы восторженных почитателей. Да только нет никогошеньки.
Вера и суеверия
Атеизм любит отождествлять веру с сонмом суеверий. Смысла в этом нет никакого, потому что вера в Высшее как раз и противостоит всякому суеверию, то есть вере в любую чуть выпирающую кочку, встреченную на пути. Впрочем, суеверно воинственному атеизму для нападения на своего главного врага смысл и не нужен.
Вера ищет ясности – и добивается её в той степени, в которой это ей под силу. Тайна, с которой имеет дело вера, непостижима до конца не за счёт мутности или затемнённости, а просто потому, что она простирается гораздо дальше, чем может проникнуть наш взгляд. Светлые силы опираются на веру, а значит на искренность и честность, на ясность и свободу мышления.