Человек, ставший Богом. Воскресение
Шрифт:
– Первые в этом году, – радостно сказал он. – Едва я их увидел, как понял, что они были срезаны для тебя. Пусть Ваше Величество еще тысячу лет наслаждается весенними цветами.
Ирод взял цветы, задумчиво провел пальцем по волнистым краям лепестков и протянул их рабу, велев поставить в вазу.
– Сейчас неподходящее время для цветов или празднеств, – сказал Ирод.
Манассия вздохнул и сел на низкий табурет, стоявший около дивана.
– Полагаю, что в куриных мозгах Пилата не может родиться ничего хорошего, – сказал он. – Печаль – это награда за проницательность, но, несмотря на свое разочарование, я не мог показать удивления. Вот почему я взял на себя смелость и предпринял попытку подойти к решению проблемы с другой стороны.
– Какую еще попытку? – спросил Ирод. – Ты что, устроил в публичном доме праздник?
– На публичные дома возводят напраслину, и совершенно зря, – заявил Манассия. – Отринув матримониальные связи и правила приличия, их завсегдатаи
– Откуда ты об этом знаешь?
– Я ничего не знаю. Я все выдумал. Член Синедриона, некто Никодим, который старался хорошенько пропотеть, был настолько ошарашен услышанным, что немедленно покинул заведение.
– Член Синедриона посетил публичный дом? – недоверчиво спросил Ирод.
– Не публичный дом, а бани. Публичный дом был потом, в Лидде.
– Все это забавно, но, полагаю, приведет к ожидаемому результату, – сказал Ирод, растирая большой палец ноги. – В этих притонах тебя хорошо знают и поэтому заподозрят, что ты просто распространяешь слухи. Как ты докажешь, что Анна имеет отношение к казни Иоканаана? И как быть, если Иисус не придет в Иерусалим?
– Разве Иоканаан не осыпал проклятиями Храм и его служителей? Разве от его гневных воплей по поводу узурпаторов первосвященства и царства не глохли в пустыне саранча, тушканчики и ящерицы? Разве он не устраивал скандалов всюду, куда люди приходили послушать его монологи, от которых несло фанатизмом? Да разве кто-нибудь удивится, что ты не устоял перед настойчивыми требованиями Анны, постоянно напоминавшего тебе о твоих царских обязанностях, и решил восстановить благопристойность в своих провинциях и иных местах, заставив нечестивца замолчать? Значит, Анна замешан в этом деле, а, поскольку ответственность за поддержание порядка в Иерусалиме лежит на Пилате, в части гражданских вопросов, и на Анне, в части вопросов религиозных, ты можешь спокойно дожидаться прихода Иисуса в город.
Ирод улыбнулся, слушая, с каким воодушевлением говорит Манассия. Когда придворный был в хорошем настроении, это означало, что он считает свои проделки удачными, а ошибался Манассия крайне редко. Но все же мысли об Иисусе не давали Ироду покоя. Он то впадал в прострацию, предположив, что этот загадочный человек ускользнет от него и попадет в руки Анны и Пилата, то испытывал тревожное беспокойство при одной только мысли, что будет нести ответственность за казнь настоящего Мессии.
– Что касается появления Иисуса в Иерусалиме, – продолжал Манассия, беззастенчиво наливая себе медовухи, принесенной для тетрарха, – то в этом нет сомнений. Конечной целью этого человека может быть только Иерусалим. Все, что он делал до сих пор и о чем нам доносили соглядатаи, было всего лишь репетицией грандиозного представления в Иерусалиме. В Палестине все самое важное происходит лишь в стенах Иерусалима. Ты сам в очередной раз убедишься в этом через несколько дней, когда четверть миллиона человек, что в десять раз больше постоянно проживающих здесь, придут со всех уголков Средиземноморья, чтобы присутствовать на торжествах в честь Пасхи, соглашаясь спать около ворот И на кровлях только ради того, чтобы затем хвастаться, что они были в Иерусалиме. Но это, мой повелитель, не одни иудеи! Здесь соберется достаточно поклонников Митры, Исиды, Ваала, Зевса, Брахмы и прочих! В Иерихоне и Птолемаиде поистине райский климат, а наслаждения, доступные в Декаполисе, намного превосходят наслаждения, которые можно получить в Антиохии и Александрии. Однако куда чужеземцы направляют свои стопы, едва оказавшись в Палестине? В Иерусалим! И где же, по-твоему, Иисус мечтает возложить на себя венец Мессии? Где, как не в этом городе?
– Венец… – мечтательно повторил Ирод.
– Готов поспорить, мой повелитель. Не успеют сумерки дважды опуститься на землю, как эти псы Анна и Годолия с отвисшими челюстями попросят у тебя аудиенции. Предлог будет ничтожным… Они якобы захотят узнать о казни Иоканаана. Ты должен принять беззаботный вид. Годолия осторожно намекнет, пытаясь шантажировать тебя, что ты обрек на смерть духовное лицо. Отвечай, что Иоканаан подрывал твою власть, что ты несешь ответственность перед Римом за все, что происходит в твоих провинциях. А если люди Храма столь озабочены судьбой Иоканаана и религиозными делами, пусть найдут время, чтобы заняться Иисусом, ибо ученики Иоканаана пополнили ряды подпевал Иисуса и направляются в Иерусалим. Ты в установленном порядке оповестил об этом прокуратора и надеешься, что легион и охранники Храма сумеют усмирить этих бунтовщиков. Анне будет над чем поразмыслить!
Ирод что-то буркнул, обдумывая слова Манассии.
– А теперь оставь меня, я хочу немного отдохнуть, – сказал тетрарх.
– А мой выигрыш?
На лице Ирода отразилась досада.
–
– Надеюсь, ты в нем утонешь, – бросил Ирод, не сдержав улыбки.
И действительно, на следующий день Годолия появился во дворне В ту ночь в покоях Анны свечи горели дольше обычного.
Ловушка была расставлена. Теперь Анна позаботится, чтобы на его сторону встало большинство членов Синедриона.
Прокула, жена Пилата, матрона, страдающая бессонницей, обычно проводила большую часть ночи, слушая суеверный вздор, который ей рассказывали рабы, в то время как сам Пилат храпел в соседней комнате. Она жадно внимала бесчисленным россказням о привидениях, лемурах, ходячих статуях, голосах, раздававшихся из могил, молоке, пролившемся с неба, попивая при этом теплое вино, разбавленное маковым соком, что приводило к запорам. Светильники и свечи, стоявшие в ее комнате, колыхались под порывами ветра, возможно, прилетевшего из потустороннего мира. Они были установлены среди множества статуй и статуэток, которые Прокула с упрямством и непонятным рвением собирала с момента приезда на Восток. Все эти статуи и статуэтки стояли на полках, столах, на полу вокруг ее кровати. Забавный народец воображаемого мира, где, например, демон Пазузу, повелевавший ветрами и чумой, зловеще улыбался, расположившись между ног Афродиты с многочисленными грудями. Орду мраморных, бронзовых, известняковых, диоритных, порфирных и алебастровых гениев каждый вечер приглушенные голоса рабов, казалось, оживляли. Прокула сожалела, что никак не могла заполучить какое-либо изображение чудотворца, к которому испытывала все возрастающий пиетет, галилеянина по имени Иисус. Осирис, Мом или Тиния не принадлежали, в отличие от Иисуса, к этому миру. Иисус жил в Палестине и творил чудеса, которые даже соглядатаи ее мужа считали подлинными. Прокула мечтала поехать в Галилею, чтобы заказать лучшему скульптору его портрет из камня, – она считала это возможным. Однако она не осмеливалась претворить в жизнь свою навязчивую идею, поскольку боялась, что это повредит ее репутации, и не хотела, чтобы Пилат упрекнул ее во вмешательстве в дела, о которых супруге римского сановника лучше ничего не знать.
Однако Прокула понемногу утешилась, поскольку рабыня-эфиопка сообщила ей, что на Пасху Иисус придет в Иерусалим. Она даже уговорила Пилата пригласить этого Иисуса в управу, чтобы тот вылечил ее от бессонницы. И уж конечно, столь выдающийся человек не откажется от предложения позировать скульптору. А поскольку Прокула слышала, что Синедрион, эта банда слабоумных старцев и вечно раздосадованных интриганов, и Ирод, бесстыжий извращенец, люто ненавидели Иисуса, она готовила для них нелегкое испытание и даже заразила Пилата своим настроением. Она считала дни, оставшиеся до Пасхи, и, чтобы не упустить Иисуса, которого также называли Мессией, – правда, она не поняла, почему именно, – Прокула создала на удивление широкую сеть информаторов, которые сновали повсюду, в том числе и в жилище самого первосвященника.
Окна ее покоев на первом этаже выходили на крыло, где располагалась Грановитая палата, логовище нечисти, по ее убеждению, и Прокула могла без труда следить за тем, что там происходило. Разумеется, она не отказывала себев этом удовольствии. И вот на следующий день после разговора Годолии и Ирода Прокула заметила необычное оживление в помещениях Синедриона. Как правило, заседания проходили степенно и всегда заканчивались до наступления сумерек, однако в тот день какие-то люди сновали туда и сюда уже после того, как на землю опустилась мгла, а некоторые из них задержались допоздна. Когда Прокула вытягивала шею и смотрела под определенным углом, она видела, как одни старцы отчаянно жестикулировали, а другие сидели неподвижно, словно статуи. Она могла очень хорошо их рассмотреть, поскольку окна были открыты, что часто случалось во время поздних заседаний, иначе в помещении было бы трудно дышать из-за дыма и копоти светильников. Она могла даже их слышать, но, к сожалению, не понимала древнееврейский язык. К тому же до нее долетали только обрывки довольно громко сказанных фраз. Все это было более чем странным. Прокула отправила эфиопку, которая говорила на древнееврейском языке, страстно верила в суеверия и, как и ее госпожа, с большим почтением относилась к Иисусу, подслушивать, спрятавшись под окнами. Немного погодя рабыня вернулась, печально качая головой, и сообщила Прокуле, что первосвященник Анна собирался арестовать Иисуса, когда тот войдет в город, то есть через три недели. Прокулу охватило бешенство. Клепсидры показывали десять часов вечера, значит, Понтий еще не спал. Прокуратор принимал ванну с отрубями, как посоветовал ему Ирод. И все-таки Прокула рассказала супругу о том, что сумела узнать, пренебрегая всеми правилами приличия, которые запрещали жене смотреть на обнаженного мужа в любом другом месте, кроме спальни. Интриги старцев – утверждала Прокула – станут смертельным оскорблением власти прокуратора, если принять во внимание, что Синедрион не имел права арестовывать кого-либо без разрешения римских властей, даже если арест был обусловлен сугубо религиозными мотивами. Так и не успокоившись, она стремительно вышла.