Человек у руля
Шрифт:
А еще была миссис Лант, которая, как бы мама ее ни называла, всегда приходила на помощь, хотя определенно не в роли няни (она терпеть не могла детей и говорила, что у нее от них кошмарики), и оказывала успокаивающее действие, а также делала замечательные тарталетки с вареньем, причем с вареньем разного цвета, которые мы называли цветным горошком. «Ничто так не поднимает настроение, как тарталетка с вареньем», – бывало, говорила миссис Лант, и хотя иных приятных слов она никогда не говорила, эти слова были приятны, и говорила она их часто.
Нянь как возможных помощниц в борьбе с одиночеством я в свой список не включила, ну разве что была одна очень милая няня по имени Джоан, но она к тому времени уже осталась в прошлом. Они подолгу не задерживались,
Не включив в список желтоглазую Мойру, я заметила взволнованной сестре, что тем не менее у нас под рукой имеется компания чудесных людей и я не понимаю, как мама хоть на мгновение может почувствовать себя одинокой.
Сестра со мной не согласилась и процитировала то самое стихотворение («Одиночество в толпе»), из чего я сделала вывод, что она разговаривала с мамой на эту тему.
– Ладно, – сказала я, – знаю я о пластиковой петрушке, но в реальной жизни у мамы полно друзей, знакомых и так далее, которые все сплотятся вокруг нее и сделают все что могут.
– Нет, не сделают, так не бывает, – сказала сестра ужасно взрослым голосом, учитывая, что ей было всего одиннадцать лет. – Такое случается, только когда кто-нибудь умирает, и то ненадолго. Если женщину бросают, в особенности если с ней разводятся и она остается без человека у руля, то все родственники, друзья и знакомые бегут прочь.
– Правда? – спросила я.
– Да, пока не появится другой человек у руля, – сказала сестра.
– И что тогда? – спросила я.
– А когда найдется замена человеку у руля, женщину снова принимают в обществе.
2
А потом мы переехали в сельскую местность. Папа купил для нас дом в деревне в пятнадцати милях от города, чтобы мы могли расти на свежем воздухе без городской толпы. На расстоянии пятнадцати миль от наших соседей, их собак, печенья и добрых слов.
Когда мама сообщила нам эту новость, мы не сочли ее очень важной, как поначалу часто бывает с важными новостями. Мы ошибочно решили, что это хорошая новость или, в худшем случае, не повод для беспокойства, и на самом деле даже не осознали ее значения. К тому времени, когда нам пришлось это сделать (осознать ее значение), все уже завертелось, трое сильных мужчин из фирмы грузоперевозок Леонарда из Лестершира уже грузили нашу мебель – с помощью откидного трапа – на грузовик, который Крошка Джек назвал «синим китом», а двое менее сильных мужчин паковали картины и зеркала в целые акры бумаги кремового цвета, помечая их красной ручкой, что означало «осторожно, хрупкое». Некоторые картины и люстра уехали на неделю раньше, а мы и не заметили. Пианино тоже увезли раньше, потому что ему еще нужно было прийти в себя после переезда, а мама хотела, чтобы оно ждало ее на новом месте уже готовенькое. Она любила играть всю обычную музыку, которую играли женщины вроде нее (Шопен, Бетховен и т. д.), а также менее известного, но куда более приятного для слуха Клементи.
Вскоре мы оставили кирпичную
Мы уехали на мамином старом «мерседесе» по имени Глоксиния вслед за синим китом. А потом, сразу за нарядными дверями гаражей нашего симпатичного пригорода с тысячью гибких молодых деревьев, мотор заглох прямо на круговой развязке, кит уплыл вперед без нас и губа Крошки Джека задрожала. Опять бросили.
– Черт, – сказала мама, но Глоксиния завелась и даже как будто бы знала, куда ехать, и мы миновали заржавевшие гаражи менее симпатичного пригорода, а потом пошли склады и бараки, а еще дальше – сельская местность с домами подешевле и деревушки, где было много автобусных остановок. А потом, среди такой чудесной зелени, какую мы еще никогда не видели, мы снова нагнали кита, он продирался через заросли боярышника к нашему новому дому.
Сестра высунула голову из окна машины и сказала: «Понюхайте свежий воздух». Мы так и сделали. Воздух ничем не пах, но никто ей об этом не сказал.
Сестра прочитала табличку на въезде в деревню.
– Это наша деревня! – сказала она с восторгом.
А мама сказала:
– Ну охренеть.
Но мы не стали обращать внимание на ее настроение.
На табличке было написано: «Флэтстоун – дом баражков».
Позднее мы выяснили, что баражки – это жирные пирожки с бараниной, которые традиционно подают на День Флэтстоуна. В этот июньский день деревенские дети имели привычку прятать монетки и пирожки под плоскими камнями древних ворот – для солдат, которые возвращались домой с войн былых времен. Так деревня и получила свое название.
Когда мы въехали в деревню, грузовик Леонарда из Лестершира зацепил дерево, и одна низкая ветка обломилась, учинив большие разрушения. Мы не могли ехать дальше, пока с ней не разобрались, и тихая улочка вдруг заполнилась седыми, сердито зыркающими кудрявыми людьми в резиновых сапогах. Но на них мы тоже не обратили внимания, поскольку пребывали в полном восторге.
Несколько дней мы провели в мечтах, не представляя, сколько печали уготовила нам эта деревушка, – куда больше, чем все неприятные няни, отцы-гомосексуалы, нелюбящие бабушки, скрывшиеся родственники и несуществующие лучшие подруги вместе взятые. Деревенские жители будут таращиться на нас в кооперативном магазине, они не захотят с нами дружить, и наша маленькая семья измотается вконец, силясь им понравиться. Но тогда мы этого не знали, и нас ждали несколько дней, полных открытий, и столько свежего воздуха, сколько мы могли пожелать.
К нашему ужасу, мама, по своему обыкновению, сразу же принялась писать пьесу. Прежде чем она распаковала вещи, осмотрела дом, постучалась к соседям, чтобы поздороваться, и т. д. В пьесе под названием The Vicus [1] речь шла о ее недобрых предчувствиях по поводу текущего положения дел, а также затрагивались некоторые вечные темы. Так всегда бывало с ее пьесой (пьесами).
АДЕЛЬ. Я не уверена, что деревня – самое подходящее для нас место.
РОДЕРИК. Нонсенс, сельская местность весьма благоприятно влияет на детей.
АДЕЛЬ. Но я там отупею.
РОДЕРИК. Да, но детям лучше всего расти в деревне.
АДЕЛЬ. Я толком не знаю, как вести себя в деревне.
РОДЕРИК. Когда закончишь есть, положи нож и вилку так, чтобы они показывали пять часов.
АДЕЛЬ. А что, если я не закончила есть, а только решила покурить?
РОДЕРИК. Если ты еще не закончила есть, вилка должна показывать восемь часов, а нож – четыре.
1
Деревня (лат.).