Человек в белом шарфе
Шрифт:
И завыла.
Остальное – как в тумане. Вроде зажигался свет в окнах. Люди вызывали скорую, полицию.
Я сидела на асфальте, держала Андрея в руках, а он уже и не дышал почти. Мне сказали, вроде как шок, а потом он просто истек кровью. Тот урод лезвие воткнул ему прямо под печень и повредил артерию…
На следующее утро, когда я пришла в себя в больнице, я вышла в коридор,
Но вы понимаете же, он же умер… Прямо там, на асфальте, в двух шагах от моего дома… Умер…
Девушка запнулась. Слезы – крупные, прозрачные – текли по ее щекам.
Саша, словно очнувшись от сна, протянул ей упаковку бумажных платков.
Она звучно высморкалась, вытерла мокрые щеки.
– Не очень понимаю, какое отношение все это имеет к вашему делу, – осторожно заметил Абрамов.
– Я же говорила, – девушка вернула ему оставшиеся платки. – Это долгая история. Давайте ваш протокол, я подпишу его, и мы разойдемся довольные друг другом.
– Нет уж, Татьяна Эдуардовна, – Александр взглянул на часы, увидел, что на них едва ли не двенадцать, встал и начал собираться. – Так дело не пойдет. Сейчас я вашу историю дослушать не могу, у меня допрос свидетеля через час, а мне до отдела еще ехать и ехать, но, не сомневайтесь, я вернусь завтра. И мы с вами закончим.
Девушка развела руками.
Жест человека, отчаявшегося кого–то в чем–то разубедить.
Абрамов вышел из изолятора. Дождь кончился, оставив после себя на неровном асфальте глубокие лужи. Из–за серых облаков нерешительно выглянуло солнце.
Саша глубоко вздохнул и направился к машине.
В отделе его уже ждали. На стуле возле кабинета, в облаке перегарного амбре, сидел мужичонка. На нем болталась видавшая виды кожанка, на правом рукаве которой Абрамов увидел криво приляпанную заплатку; спортивные штаны непонятного, то ли зеленого, то ли синего цвета, натягивались на острых выступающих коленях. Когда он поднял голову, услышав шаги следователя, Саша увидел испитое бледное лицо с проплешинами на тех местах, где обладатель лица удосужился пройтись бритвой.
– Вы Абрамов? – спросил
– Я. Проходите.
Они вошли в кабинет. Коллеги Абрамова, старшего следователя Петрова, внутри не было, так что Саше еще пришлось повозиться с замком – его не первый месяц заедало и на то, чтобы попасть на собственное рабочее место, порой уходило минут по десять.
Мужик терпеливо ждал, пока откроется доступ в святое святых.
Наконец, дверь сдалась.
– Проходите, присаживайтесь, – Саша указал на стул напротив стола, уселся сам, достал из портфеля чистые листы протокола. – Паспорт будьте добры.
Брать вонючий, замызганный документ в руки откровенно не хотелось, но пришлось. Сделав отметку в памяти – обязательно после ухода свидетеля вымыть руки – Абрамов старательно переписал данные мужика в протокол. Привычно отбарабанил фразу об ответственности за дачу ложных показаний, предупредил по ст. 51 Конституции… зачем – сам не знал, многие его коллеги это опускали, но Саша как–то с самого начала решил быть правильным следователем – и был, насколько это было возможно.
Протянул протокол для подписи, не давая свою ручку – кивая на «дежурную», привязанную ниткой (чтоб не уволокли) к ножке стола.
Свидетель расписался, машинально попытался сунуть ручку в карман – помешала веревочка, и вернул на место.
Для допроса все было готово.
– Скворцов, вы помните события 21 февраля?
– Плохо, – мужик покачал головой. – Все были пьяные: и я, и Степа, и Маринка…
– Давайте по фамилиям. Кто, кроме вас был в квартире?
– Так… Степа Стеблов, Марина… не помню фамилию, на «И» какая–то, я и, значит Миша Борман.
– Борман – это фамилия.
– А черт его знает. Его все так называют, Борман и Борман. С ним была Наташа, ее фамилию не знаю.
– Так, Наташа пришла с ним?
– Да, вроде… А может он потом ее позвал… Не помню я, выпил много.
«Вот так всегда, – с тоской подумал Саша. – Напьются, морды побьют друг другу, мебель поломают. Не повезет – за ножи похватаются. Совсем не повезет – кто–то кого–то запорет».
Конец ознакомительного фрагмента.