Человек в круге
Шрифт:
– Товарищ старшина! Ить их, то есть жану ево, все одно выселят отсель. А у меня мука клякнет, песком порошится. То ль дело - простор! А у них и стол человечный...
– Ты, что же, хочешь побыстрее выселить их?
– А их самих выселять. Оне - жена врага. И дети еи тоже таковые будут.
Он имел большие руки, они у него скреблись, ползали по засаленным карманам: видно, что-то всегда таскал в них, чтобы вовремя отправить в свой широкий рот с толстыми губами.
– Наверное, старший лейтенант Павликов тебя
– Эт точно!
– расплылся он в ухмылке.
– Так чего же ты парку гонишь? Или уже невмоготу терпеть в своей кухне? Хорошо же знаешь... Вдруг с сопредельной стороны, пользуясь такой ситуацией, придут сюда ночью. В диких беглецах окажешься. К первому-то - к тебе, в домик хороший. Подумают, что начальство, а?
– Разрешите идти?
– нахмурился Егоров.
– Шуткуете, товарищ старшина! А мне не до шуток... Я ить в действительности для них, - кивнул на пограничников, быстро выстраивающихся, - стараюсь! И жайранчика кокнул. С первого выстрела, товарищ старшина. И уж посвежевал. А от с лапшой - не больно разгонишься. Я сто раз говорил старшему лейтенанту, что стол нужон. А ен - нетути да нетути!
Я зашел в домик. Жена Павликова сидела почему-то на чемоданах. Детишки все уже собраны. Павликова оказалась маленькой тридцатилетней женщиной, глаза ее выплаканы. Она догадалась, что на этом свете уже вдова, однако последняя надежда, как и у каждой любящей женщины, в ней теплилась. И, увидев меня, понимая хорошо в званиях, понимая, что я, старшина, не могу ей помочь так, как она бы хотела, все-таки поднялась с чемодана и, заглядывая мне в глаза, спросила:
– Что с моими Сашенькой? Вы знаете?
Я сел на табуретку. Она была сработана надежно, крепко. И семья тут стояла и жила надежно и крепко. И вот - случай. Случай этот все решил вмиг. Все зависело от одного слова человека, который приезжал даже не на заставу, где все произошло, а в город, инкогнито. Сейчас он мчится к себе, в Москву, охраняемый молодцами в хромовых сапогах, и Игорь Железновский тоже обслуживает его вместе с этими молодцами.
С ними Лена?
Ах, Лена, Лена! Игрунья Лена!
Где теперь твой муж, жизнь которого в деле, в той папочке, - как на ладони?
Что же ты, Лена, сделала, что он ушел от тебя не просто к другой женщине, а туда, к чужим женщинам, к чужим людям?
Почему так вышло? Кто в этом виноват?
Ничего так и не ответил я Павликовой. Я вернулся к размещающимся пограничникам и вскоре нашел старшего из них - лейтенанта Дайнеку. В машине он был до того скромен, что не претендовал даже на то, чтобы ехать вместо меня в кабине. Правда, может он бы и захотел поехать в кабине, но, видно, увидел полковника, который там распоряжался и выделил меня на роль отмечаемого особым вниманием.
Я извинился за то, что Дайнеку вроде оттер. Он засмеялся:
– Ну вот еще! О чем это вы!
Я
– А почему же они меня не предупредили?
Законный вопрос. Мне не хотелось подставлять Шмаринова. Вдруг Дайнека кому-то станет говорить и назовет его. Я стал нажимать на его сознание.
– Так будьте без разных указаний человеком, - сказал я.
– Оградите ее пока от бед, постарайтесь накормить и ее, и детишек.
Дайнека, конечно же, видел, кто сажал меня в машину, в привилегированную кабину. Просто так не сажают. Он-то это уже понял на службе.
– А все-таки, кто вы такой будете?
– поинтересовался он.
– Старшина.
– Это я понимаю, - согласился со мной Дайнека.
– Я о другом. Я же солдатам тоже должен сказать, кто тут между ними ходит.
– Я редакционный работник. Организовываю материал для газеты.
– А для какой газеты? Для нашей, пограничной?
– И для пограничной.
– Я стал набрасывать на себя важность.
– Я печатаюсь широко.
– Тут я Дайнеку не обманывал - даже Железновский на подпитьи, в той самой палатке, где была даже газированная и минеральная холодная вода, мне напевал, какой я великий деятель: печатаюсь, мол, безостановочно, нет управы!
– Понятно, - задумчиво произнес Дайнека.
– Но все же... Это - как сказать... Произошло тут, конечно, дело нелегкое. И служба новая пойдет...
– Служба-то пойдет. Но людей забывать не надо.
– Ясное дело, не надо. И все же - на виду, однако. Наказание несет всегда и ближний.
– Согласен. Но мне не хочется писать, право, негативное. Еще не так просто во всем разобраться.
Дайнека вдруг озарился:
– Товарищ старшина! В чем вопрос! Или не люди мы? Сделаем! Я лично пока этот домик и не собираюсь оккупировать. Я - с солдатами.
– Ну и договорились по-человечески. Мне поручено забрать семью. А сегодня уж... Приглядите! И за поваром понаблюдайте. Вы за ним приглядите, за поваром, приглядите.
– Я специально заострял.
– А то у него слишком большие претензии к людям.
– В чем вопрос, товарищ старшина. Повара у нас из своих найдутся.
– Присмотрите за ним. Чтоб жену своего бывшего начальника не обижал, - сказал я напрямую, понимая, что лейтенант еще не совсем точно уясняет, что я от него хочу.
– Присмотрим, - пообещал лейтенант, наверное, только недавно вышедший из училища.
Конечно, в житейских таких передрягах он еще не был и не совсем четко представлял положение вдовы и ее детей. Не останутся же они тут в качестве нахлебников, никто на границе держать их не станет.