Человек в тумане
Шрифт:
– Словно они сошли со старых картин, - без оттенка обиды ответил Геннадий, отряхивая пиджак, - как в кино.
Вверху послышался характерный свист быстрых крыльев. Геннадий удивленно поднял голову. Стайка шилохвосток пронеслась над деревьями.
– Утки? - не веря своим глазам, спросил Геннадий. - Дикие утки?
– Самые настоящие, - подтвердил Сергей, - и кряквы, и шилохвость, и королевские лебеди. Вон посмотрите.
На небольшом пруду, вокруг которого росли многолетние деревья, плавали стаи птиц.
Конечно, жителю полесского городка, привыкшему к необозримым охотничьим угодьям,
Он даже предложил:
– Давайте посидим здесь минутку.
Сергей же понял это по-своему. Он обрадовался возможности спокойно поговорить с любознательным парнем, попробовать открыть ему то, что скрыто за праздничным цветением весны.
С чего начать? Да хотя бы с птиц. Видать, это они навели Геннадия на раздумье.
– Сегодня теплый день и праздник, - начал он, садясь на скамейку у самой воды, - вон сколько ребятишек с корабликами, а в будни, да еще когда идет мелкий дождь, здесь никого нет, и, знаете, некоторые уголки тогда напоминают наши лесные озера...
– Да, - согласился Геннадий.
– Только это бывает не часто и ненадолго, - продолжал Сергей. - Уж очень любят англичане кормить птиц. Подойдет этакая старая леди или джентльмен с зонтиком, принесет пакетики с крошками хлеба, и все разрушается.
– Почему?
– Не знаю, но у меня так получалось не раз, задумаешься на минутку, а тут они, и дикая кряква становится нищей-попрошайкой, шум леса превращается в рокот машин, а заря - в отблеск световой кинорекламы.
– И что же? - Геннадий с любопытством посмотрел на Сергея. - Парк остается парком. Чего же вы хотели? А мне, например, нравится, что здесь много птиц, привыкших к людям.
– Вначале мне тоже нравилось, - с улыбкой сказал Сергей. - Но пусть не умиляет вас привычка пернатых к шумному городу. Я вот о чем думал: конечно, никто их здесь не обидит, не убьет из-за куста. Их кормят, не заставляя летать на жировки, ни даже нырять... Они такие тучные, такие благополучно-сытые... Погодите, погодите, вы всмотритесь в них. Разве охотнику - любителю природы - не оскорбительно видеть, как сравнялась эта вольная птица с обывателем-эмигрантом, осевшим в Англии? Вон, вышла на берег парочка... та же манера прогулки, то же безразличие к другим и желание вырвать для себя получше кусок. Они утратили гордость независимой жизни и, подделываясь под истинных британцев, не стесняясь, едят из рук хозяев. Это всегда нравилось англичанам - подкармливать покоренных. Посмотрите, как ожиревшие кряквы, шлепая плавниками, выходят на шершавый асфальт дорожки и, бормоча, наверняка уже по-английски, "тенк ю", выпрашивают куски мягкого, как вата, британского хлеба...
Геннадий засмеялся.
– Не похоже "тенк ю", не похоже. Скорее утки говорят "зря-зря", зря вы приписываете птицам то, что принадлежит только людям, да и то не многим... Я думаю,
– У английских одинаковые, - тоже смеясь, ответил Сергей. - Нет, правда, иногда даже противно. Придите вы сюда рано утром или на вечерней заре, знаете, что увидите? Отяжелевшие, пестрые селезни, шипя от страсти, гоняются за утицей, а на скамейках сидят пожилые джентльмены и держат пари. Ставят по шиллингу за своего селезня. Разве это похоже на ту яркую, весеннюю любовь, которую вы наблюдали сквозь маленькое окошко охотничьего шалаша?
– Но при чем же здесь утки? - удивился Геннадий. - Вряд ли они это делают на потеху джентльменам. Я не охотник и плохо разбираюсь в поведении птиц, но о том, как оберегают их в Англии, пожалуй, напишу пару добрых слов.
– Отчего же, - замялся Сергей, - в этом, конечно, есть немало хорошего. - Он понял, что несколько сгустил краски, и пытался сгладить впечатление. - Для городского жителя, редко общающегося с природой... конечно...
– Я родился в деревне, - перебил его Геннадий, - почти что в лесу, и детство провел на реке, с удочкой.
– Так вы рыбак? - обрадовался Сергей.
– Теперь нет. - Геннадий помолчал, глядя на пруд. - Последний раз я ловил рыбу в сорок четвертом году.
– Давненько... что же мешало потом?
– Потом... потом я был убит, расстрелян, - неожиданно сказал Геннадий и поднялся.
Глава третья
Рассказ Геннадия Сердобы, позднее записанный Сергеем
В том далеком году на Полесье весна пришла поздно. С трудом пробиваясь сквозь вьюги и льды, лишь в конце марта на буграх и косогорах обнажились остовы разбитых машин с белевшими немецкими крестами. Но солнце крепчало, и освобождалась земля. Она еще вздрагивала от канонады, еще плыли по колхозным полям косицы едкого порохового дыма, а в глухих партизанских районах уже слышался мирный звон кузнечного молота. Еще не спрятав винтовку, ковали плуги и новые бороны. Железа хватало.
Весна набирала силу.
Птицы отыскивали свои старые гнездовья, беспокойно кружась над искалеченным лесом.
Рыбы сбивались в стаи, шли по мелководью, на заливные луга, к местам весеннего нереста. Щуки скользили по бурой, прошлогодней траве в окружении свиты самцов-молочников. Их черные, гладкие спины иногда показывались над водой, отражая сотни маленьких солнц. И не было сил у рыбака смотреть на все это и не потянуться за острогой.
Но еще длилась война. Жестокая война, не знавшая ни радости весеннего пробуждения, ни красоты тихих полей, ни бесконечных дней раннего сева, ни волнующих охотничьих зорь. И с этим не могли примириться два юных охотника-партизана.
Они долго жили в глуши заснеженной пущи, в неприступном для врага партизанском районе, в стороне от больших военных дорог.
Когда на белорусских фронтах началось наступление, партизаны соединились с одной из вырвавшихся вперед частей Советской Армии и вместе вышли к водному рубежу. Ожидая подхода главных сил и опасаясь контрудара, солдаты и партизаны заминировали берег, расставили в скрытых местах легкие пушки и вели тщательное наблюдение за противником. Немцы окопались на другом берегу. Они тоже ждали. Сведения о расположении советских частей в этом месте поступали противоречивые.