Человек в Высоком замке (сборник)

Дик Филип Киндред

Джулиана выключила радио.

– Пустая болтовня, – раздраженно сказала она. – Почему эти грязные убийцы говорят теми же словами, что и все мы?

– Они похожи на нас. – Джо снова уселся и принялся за еду. – На их месте мы поступили бы так же. А они, между прочим, спасли мир от коммунизма. Не победи Германия, мы бы сейчас жили под красными. А это куда хуже.

– Ты тоже болтун, – бросила Джулиана. – Как радио. Трепло.

– Я жил под нацистами, – сказал Джо, – и знаю, что это такое. В сорок седьмом я получил в Организации Тодта трудовую книжку и вкалывал на стройках двенадцать… нет, тринадцать… почти пятнадцать лет. В Северной Африке и США. Можешь не верить, – он ткнул в сторону Джулианы вилкой, – но у меня

в крови итальянский талант к земляным работам, и в ОТ меня ценили. Не заставляли кидать асфальт и месить бетон для автострад, а допустили к проектным разработкам. Сделали из меня инженера. Однажды проверять работу моей группы явился сам доктор Тодт. Он мне сказал: «У тебя хорошие руки». Это было высшей похвалой в его устах, Джулиана. Знала бы ты, что это такое – гордость труженика. Нет, немцы – не болтуны. До них все, и я в том числе, чурались черной работы. Аристократы! Трудовой Фронт положил этому конец. Я как будто впервые увидел свои руки. – Он так частил, что Джулиана с трудом его понимала. – В развалинах Нью–Йорка мы жили как братья. Строем ходили на работу, распевали песни. Дух войны, только созидательный, а не разрушительный. Каждый день как грибы вырастали новенькие, красивые жилые здания, одно за другим, улица за улицей. Как мы отстроили Нью–Йорк и Балтимор – это ж просто загляденье! Сейчас там, конечно, тодтовцев нет. Бал правят картели вроде «Нью–Джерси Крупп и Sohnen [34] ». Их хозяева не нацисты, а родовитые европейские богачи. Но при них стало куда хуже. Роммель и Тодт просто ангелочки по сравнению с промышленниками вроде Круппа и пруссаками–банкирами. Все эти господа в костюмах–тройках… вот бы кого в газовку!

34

Сыновья (нем.).

«Господа в тройках были и будут, – мысленно ответила Джулиана, – а вот твои идолы, Роммель и Тодт, явились к нам после побоища разгребать обломки, прокладывать автострады, восстанавливать промышленность. Даже евреев не трогали, вот уж чего от них никто не ожидал… Объявили евреям амнистию, чтобы не прятались по щелям… А потом наступил сорок девятый… и прощай, Роммель, прощай, Тодт, ступайте пастись на лужок. Разве я не знаю, как живется под нацистами? Разве Фрэнк не рассказывал? Мой муж был евреем. То есть он и есть еврей. Я знаю, доктор Тодт был скромнейшим и честнейшим человеком на свете. Я знаю, единственное, о чем он мечтал, – дать надежную, достойную работу несчастным, отчаявшимся американцам, миллионы которых ютились среди руин. Обеспечить медицинским обслуживанием, сносным жильем, условиями для отдыха каждого, к какой бы расе он ни принадлежал.

Тодт был инженером, а не идеологом… и сумел добиться многого. Но…»

Смутная мысль, блуждавшая в глубинах сознания, обрела форму.

– Слушай, Джо, а разве на восточном побережье эта «Саранча» не под запретом?

Он кивнул.

– А почему ты ее читаешь? Разве у вас за нее не расстреливают?

– Все зависит от национальной принадлежности и от старой армейской нарукавной повязки.

Так и было. Меньше всех читать, говорить и слушать разрешалось славянам, мексиканцам, пуэрториканцам. У англосаксов дела обстояли получше: их допускали в библиотеки, музеи и на концерты, их дети учились в общественных школах. Однако… «Саранча» была не просто внесена под гриф, она была запрещена для всех без исключения.

– Я читал ее в сортире, – признался Джо. – Прятал под подушкой. Честно говоря, потому и читал, что нельзя.

– Да ты смельчак, – улыбнулась Джулиана.

– Издеваешься? – с подозрением спросил он.

– Нет.

– Вам здесь легко живется. Никаких проблем, целей, трудов и хлопот. Плывешь себе по течению, словно с довоенных

лет ничего не изменилось… – В его глазах застыла насмешка.

– Решил убить себя цинизмом, – перебила его Джулиана. – Ах, бедняжка! Идолов у него отобрали, некому теперь подарить свою любовь! – Она держала вилку острием вперед, и это от него не укрылось. «Ешь, – мысленно приказала она, – или откажись от удовлетворения и физиологических потребностей».

Джо набил рот и, прожевав, сказал:

– Этот Абендсен живет неподалеку отсюда, в Шайенне. Спокойное местечко нашел для раздумий над судьбами мира, верно? Прочти вот здесь. Вслух прочти.

Она взяла книгу и прочитала на обороте обложки:

– «Он – бывший сержант морской пехоты США, участвовал во Второй мировой войне. В Англии был ранен в поединке с фашистским танком «Тигр“. Ходят слухи, что его дом набит оружием и превращен в неприступную крепость». – Она закрыла книгу. – Тут не написано, но мне говорили, что он немного свихнулся. Живет высоко в горах, окружил свой дом колючей проволокой под током. До него непросто добраться.

– А может, он прав, что опасается? – предположил Джо. – Шишки из Партай небось до потолка прыгали от злости, когда прочли эту книгу.

– Он и раньше так жил, еще до того, как написал «Саранчу». Его дом называется… – она взглянула на обложку, – Высокий Замок. Название он сам придумал.

– Да, немцам его не сцапать, – пробормотал Джо, торопливо жуя, – он всегда начеку. Хитрый, черт.

– А все–таки надо быть не робкого десятка, чтобы написать такое. Не победи Ось, мы бы могли говорить и писать все что угодно, как до войны. И страна была бы цела, и законы куда справедливее. И одни для всех.

К ее удивлению, Джо согласно кивнул.

– Не пойму я тебя, – сказала Джулиана. – Во что ты веришь? Чего хочешь? Защищаешь этих уродов, которые задались целью перерезать всех несогласных, и тут же… – Она яростно схватила его за уши и потянула вверх. От изумления и боли у него глаза вылезли из орбит.

Тяжело дыша, они молча смотрели друг на друга.

– Дай доесть твою стряпню, – наконец вымолвил Джо.

– Что ты сказал? Не хочешь со мной разговаривать? Понимаешь, о чем я спрашиваю, и жрешь, как ни в чем не бывало?! – Джулиана изо всех сил выкрутила ему уши и отпустила. Они мгновенно побагровели.

– Пустой разговор, – буркнул Джо. – Не о чем спорить. Знаешь, как коричневые рубашки прозвали когда–то болтунов–интеллигентов? Eierkopf, яйцеголовые. Потому что их огромные выпуклые черепа легко раскалывать в уличных заварушках.

– Если ты и обо мне такого мнения, почему бы тебе не убраться отсюда? – разозлилась Джулиана.

У нее мороз пошел по коже от его зловещей гримасы. «Какая я дура, что пустила его к себе, – горько подумала она. – Теперь поздно. Мне от него не отделаться».

Джулиане казалось, произойдет что–то страшное и это будет связано с ним.

– Ну, в чем дело? – Он приподнял ее подбородок, погладил шею, сунул руку под рубашку и стал с вожделением ласкать плечи. – Это нервы. Груз проблем. Сеанс психоанализа – и мы снимем тяжесть с вашей души.

– И тебя назовут евреем–психоаналитиком. – Она вяло улыбнулась. – Хочешь вылететь в трубу крематория?

– Ты боишься мужчин. Верно?

– Не знаю.

– Это я еще ночью понял. Если бы я не… – Он осекся. – Не старался угадывать все твои желания…

– Если бы ты не переспал до меня с кучей баб, – перебила его Джулиана. – Вот что ты хотел сказать.

– Я сказал правду. Знай, Джулиана, я никогда тебя не обижу. Даю слово, больше того: клянусь прахом матери. Я буду очень внимателен, позабочусь о тебе, всегда приду на помощь, если что… Забудь свои тревоги. Пусть не каждый раз, но я смогу утешить и приободрить. Тебе пока просто–напросто не везло.

Слегка успокоенная, она кивнула. Но в душе оставались холод и тоска, и Джулиана не понимала, откуда они взялись.