Человек в Высоком замке (сборник)
Шрифт:
– А кого он считает худшими? – Тагоми глотнул чая.
– Гейдриха. Доктора Зейсс–Инкварта. Геринга. Такова точка зрения Имперского правительства.
– А приемлемыми?
– Бальдура фон Шираха и доктора Геббельса. Но на этот счет он был очень краток.
– Что он еще говорил?
– Сказал, что сейчас мы больше, чем когда–либо, должны сплотиться вокруг императора и Кабинета.
– А потом, видимо, была минута молчания в знак соболезнования?
– Да.
Тагоми поблагодарил собеседника и повесил трубку. Но звук селектора не дал ему спокойно
– Сэр, вы хотели выразить соболезнования германскому консулу, – напомнила Эфрикян. И добавила после паузы: – Мне зайти с диктофоном?
«А ведь верно, – подумал Тагоми. – Совсем из головы вылетело».
– Да, зайдите.
Она вошла и спросила с улыбкой:
– Вам лучше, сэр?
– Да. Благодаря витаминам. – Безуспешно порывшись в памяти, он попросил: – Напомните, пожалуйста, как зовут консула.
– Пожалуйста, сэр. Барон Гуго Рейс.
– Mein Herr, – начал диктовать мистер Тагоми, – известие о безвременной кончине вашего вождя герра Мартина Бормана повергло нас в пучину скорби. Эти слова я пишу со слезами на глазах. Вспоминая доблестные подвиги герра Бормана, не жалевшего усилий для защиты германского народа от внешних и внутренних врагов, вспоминая его жесткую, бескомпромиссную борьбу с малодушными, которые предали тысячелетнюю мечту человечества о космосе, куда устремилась светловолосая, голубоглазая нордическая раса в своей… – Он замолчал. Надо было как–то закончить фразу. Эфрикян ждала с выключенным диктофоном.
– Мы живем в великое время, – задумчиво произнес он.
– Записывать, сэр? – встрепенулась секретарь. – Это текст?
– Нет. Я обращался к вам, – ответил Тагоми.
Она улыбнулась.
– Перемотайте назад, – попросил он.
Зашуршала пленка. Из двухдюймового динамика зазвучал металлический голос: «…не жалевшего усилий для защиты…» – казалось, в динамике бьется и пищит насекомое.
– Закончим так, – произнес он, дослушав запись, – …решимости возвеличить и принести себя в жертву, и тем самым занять нишу в истории, из которой никто во всей Вселенной не сможет ее вытеснить, я испытываю невыразимую горечь утраты… – Тагоми умолк и задумался. – Мы все – насекомые, – сказал он вдруг. – Слепо бредем к чему–то ужасному или, наоборот, высокому, чистому. Вы согласны? – Он поклонился. Эфрикян, сидевшая с диктофоном в руках, слегка поклонилась в ответ. – Напечатайте и отправьте, – велел он. – С подписью и всем прочим. Если сочтете нужным, внесите поправки.
В дверях секретарь остановилась и с интересом посмотрела на него.
Эфрикян ушла, и Тагоми стал разбирать накопившиеся бумаги. Но почти тотчас из селектора донесся голос Рамсея:
– Сэр, вас просит мистер Бэйнс.
«Это хорошо, – подумал Тагоми. – Теперь можно начинать важный разговор».
– Соедините. – Он взял трубку.
– Мистер Тагоми? – послышался голос Бэйнса.
– Добрый день. Простите, в связи с известием о смерти канцлера Бормана утром я был вынужден…
– Мистер Ятабе еще не дал о себе знать?
– Еще нет, – ответил Тагоми.
– А вы предупредили своих подчиненных? – похоже, Бэйнс
– Да. Его немедленно проводят в мой кабинет. – На самом деле Тагоми напрочь забыл об этом и теперь мысленно сделал заметку: проинструктировать Рамсея. «Выходит, без пожилого господина мы не можем начать переговоры?» Тагоми встревожился. – Сэр, мне не терпится начать. Не могли бы вы продемонстрировать изделия вашей фирмы? Хотя у нас такой сумасшедший день…
– Произошли изменения, – сказал мистер Бэйнс. – Необходимо дождаться мистера Ятабе. Вы уверены, что его еще нет? Обещайте, что, как только он появится, меня поставят в известность. Пожалуйста, мистер Тагоми. – У него был напряженный, срывающийся голос.
– Даю слово. – Тагоми тоже разволновался. «Смерть Бормана. Вот в чем причина отсрочки». – А пока, – быстро добавил он, – буду рад, если вы согласитесь позавтракать со мной. Время позднее, но мне еще не удалось поесть. – Он продолжал, импровизируя: – Не касаясь конкретных вопросов, мы могли бы обсудить общую картину…
– Нет, – перебил его Бэйнс.
«Нет?» – мысленно переспросил Тагоми.
– Сэр, я перезвоню позже, – сказал он вслух. И быстро положил трубку. «Обиделся, – подумал он. – Видимо, догадался, что я забыл предупредить подчиненных о Ятабе. Пустяки, все уладится». – И нажал на клавишу селектора. – Мистер Рамсей, зайдите ко мне, пожалуйста.
«Я сейчас все исправлю. Дело не только во мне, – решил он. – Бэйнс потрясен смертью Бормана. Пустяки… но не совсем. Я таки показал себя безответственным. – Тагоми устыдился. – Неудачный день. Я удаляюсь от Дао, это очевидно. Надо посоветоваться с Оракулом, пусть обрисует нынешнюю ситуацию. Которая из шестидесяти четырех гексаграмм, хотел бы я знать, повергнет меня в уныние? Слишком много накопилось вопросов, чтобы задавать их по отдельности».
Выдвинув ящик стола, он выложил оба тома «Ицзина». Когда вошел Рамсей, перед Тагоми уже лежал ответ.
– Взгляните, мистер Рамсей. – Он показал молодому человеку книгу, раскрытую на гексаграмме сорок семь: Кунь – «Истощение»..
– Обычно это плохое предзнаменование, сэр. – Рамсей склонился над книгой. – Какой был вопрос, сэр? Если, конечно, не секрет.
– Я выяснил нынешнюю ситуацию, – ответил Тагоми. – Ситуацию для всех нас. Нет черт развития. Статичная гексаграмма. – Он закрыл книгу.
* * *
В три часа того же дня Фрэнк Фринк, ожидавший со своим компаньоном ответа Уиндэма–Мэтсона, решил посоветоваться с Оракулом. «Какие события грядут?» – спросил он и подбросил монетки.
Выпала гексаграмма сорок семь. Он получил одну черту развития, «девятку», на пятой позиции.
«Отрежут нос и ноги.
Будет трудность от человека в красных наколенниках.
Но понемногу наступит радость.
Это благоприятствует вознесению жертв и молений».
Очень долго – почти полчаса – он изучал текст и комментарии, пытаясь понять смысл пророчества. Гексаграмма, особенно черта развития, встревожила его. Наконец он с сожалением пришел к выводу, что денег они с Маккарти не получат.