Человек-землетрясение
Шрифт:
– Дядя Теодор, – произнес Боб с ядовитым сарказмом. – И доктор Дорлах, семейный адвокат. Ворота темницы Вреденхаузена открыты. Туда преступника – и решетку на запор! А сверху табличку: «Не кормить – кусается!» Майер, разворачивайтесь и полетим в Гамбург!
– Не получится. Горючего не хватит. – Пилот выпустил шасси, закрылки повернулись. Машина запрыгала по бетонной дорожке, пропеллеры вращались все медленнее, двигатели были заглушены. Прямо перед дядей Хаферкампом и доктором Дорлахом «Сессна» остановилась. Боб первым выбрался из самолета.
– Наконец-то
– Он будет толковать о центробежной силе, – сказал Боб с горечью. – Ее проходят даже в народной школе…
Он оставил Хаферкампа и Дорлаха и один зашагал по летному полю. Руки в карманах, плечи приподняты, слегка волоча левую ногу. Это было заметно впервые.
Дядя Теодор надел свою шляпу и посмотрел на доктора Дорлаха, ища поддержки.
– У мальчика в голове полная неразбериха, – сказал он ошеломленно. – Разве я не говорил: у него проблемы! Доктор, мы должны его защитить. У меня такое ощущение, что эта проклятая автогонка прошла по хребту Баррайсов.
Доктор Дорлах тяжело вздохнул.
– И у нас всего час до похорон…
3
Два прошедших дня разбили Вреденхаузен на два лагеря. Как это бывает в небольшом городке, большинство населения которого зависит от одного-единственного большого предприятия, люди остерегались высказывать свое мнение.
Зависящие от жалованья – хорошее обозначение современного рабства! – рабочие и служащие, получавшие свой конверт с деньгами каждый месяц с новым изречением Теодора Хаферкампа на бланке с расчетом, притворялись глухими и воздерживались от каких-либо высказываний. Быть может, этому способствовал и последний афоризм: «Довольный человек купается в солнечных лучах, но не жалуется на жару». Если спрашивали того, кто зарабатывал свои сдобные булки на фабрике Баррайсов: «Скажи честно, что ты думаешь об этой аварии на автогонках?» – он втягивал голову в плечи и самое большее мямлил что-то вроде: «Ну да, конечно…»
Задумывались об этом все, но немногие рассуждали вслух. «Надо бы отобрать у паразита водительские права», – говорили тогда. Или: «Странно, что полиция так быстро закрывает дела!» А второй врач Вреденхаузена высказал неосторожное замечание: «Достаточно ли тщательно произвели вскрытие трупа?»
Но подобные разговоры допускались лишь в самом тесном кругу, среди лучших друзей. И только врач высказался громко, на людях… Уже на следующее утро ему позвонил адвокат доктор Дорлах и задал коварный вопрос:
– Дорогой доктор, для составления научно-производственной таблицы нам нужны некоторые сведения. Вы можете в ближайшие дни указать, сколько больничных листков вы выдали в нашей заводской больничной кассе?
Врач понял намек. Практиковать
И только один человек осмеливался открыто нарушать спокойствие и порядок во Вреденхаузене: старый Адамс, отец погибшего Лутца. Ему нечего было терять, он не зависел от фабрики Баррайсов и был тем камнем на дороге, о который дядя Тео все время спотыкался и который никто не мог убрать.
Предложенные ему деньги показали старому Адамсу, что яблоко, которое ему надлежало съесть, было с гнильцой и он должен был проглотить его за десять тысяч марок – денежное возмещение за испорченный желудок. Всю ночь старик не ложился, перебирал в памяти жизнь своего погибшего сына, вытащил старые фотоальбомы и разглядывал влажными от слез глазами маленькие любительские карточки.
Вот Лутц в плетеной корзинке, ему три дня. Лутц в коляске. Первые шаги. Первая встреча с собакой. Лутц на Северном море, строит крепость из песка. Лутц-первоклассник. Лутц – победитель на молодежном спортивном празднике. Лутц на уроке танцев. Лутц-вратарь.
Фотографии… Вехи короткой жизни, каждый час которой был окружен любовью. Любовью старого Адамса. Его гордостью, его счастьем, отцовскими надеждами на будущее.
На следующий день в Дюссельдорфе приземлился грузовой самолет с гробом. Похоронная фирма «Якоб Химмельрайх и сын» из Вреденхаузена встретила тело Лутца Адамса в цинковом гробу и поместила его в нормальный дубовый, поскольку это было более красиво и торжественно. Эрнст Адамс стоял неподалеку, когда гроб выносили из самолета. На обратном пути он сел в машину, примостился на деревянном чурбачке у изголовья гроба и тихо разговаривал с сыном.
Якоб Химмельрайх сначала возражал против этого, но, увидев немой взгляд старика, сосредоточивший всю силу его упрямства, лишь пожал плечами и оставил Эрнста Адамса в покое.
– Он так свихнется, – сказал глава фирмы тихо водителю, когда они громыхали по автобану. – Сидит себе и разговаривает с крышкой. Да уж, какой шок для него. Единственный сын. И на каких-то вшивых гонках, ради несчастного кубка…
Больше Якоб Химмельрайх ничего не сказал, поскольку семьдесят процентов его клиентов работали раньше на предприятиях Баррайсов. А в соседнем городке Бургфельде существовала конкурирующая похоронная фирма Шмитца…
– Мальчик мой, – сказал старый Адамс и положил обе руки на ту часть гроба, под которой должно было лежать лицо Лутца. – Никто не знает, как это случилось, и никто не будет дознаваться. Лишь один я знаю, что ты не мог ехать как сумасшедший. Ты всегда был осторожен, мой мальчик. Ты боялся скоростей, но не хотел выглядеть трусом. Он довел тебя до смерти, этот черт Баррайс, этот бездельник с барскими замашками, этот дьявол в костюме, сшитом на заказ! Ты уже ничего не можешь сказать, Лутц, но я чувствую правду… я ее чувствую, сынок, и я ее выкрикну, когда придет время…