Человек. Цивилизация. Общество
Шрифт:
Многие мыслители, включая утилитаристов, гедонистов и рационалистов, считали, что все сознательные действия являются или преднамеренными, или средствами достижения какой-то цели [181] . Другие идут еще дальше и рассматривают все социальные действия как средства к достижению определенных целей [182] . Есть даже такие ученые, которые рассматривают как сознательное и преднамеренное практически каждое действие амебы и подобных организмов, а все изменения неорганической материи (такие, как окисление) считают проявлением памяти [183] . Это самая грубая форма антропоморфизма. Если бы мы приняли этот взгляд, термины «научение», «запоминание», «сознательный» и «преднамеренный» потеряли бы всякий смысл, различие между научением и горением угля, запоминанием и окислением нефти, формированием целей и гниением листьев, сознанием и любым неорганическим процессом исчезло бы. Не менее ошибочными являются теории, которые рассматривают все человеческие действия как сознательные и преднамеренные. Существования безусловных и частично условных рефлексов, инстинктивных, бессознательных и подсознательных действий, с их механизмами «побуждения» и стимуляции достаточно, чтобы отвергнуть все такие теории [184] .
181
См., например: Ihering R. Der Zweck in Recht. Leipzig, 1877–1883. 2 Bds.
182
Pareto V. Trattato di sociologia generale. Torino, 1916. V. 1. P. 65; Parsons T. The Structure of Social Action. N. Y., 1937.
183
Thomas W. I. Primitive Behaviour. Ch. 3, 4; Mathews A. P. Physiological Chemistry. N. Y., 1936. Ch. 2.
184
По
Ошибочными являются также теории, идентифицирующие сознательные и преднамеренные действия и рассматривающие все социальные действия как преднамеренные средства для достижения целей. 1). Взаимодействия бессознательно-сознательного типа явно не являются сознательными со стороны бессознательного участника. 2). Эти авторы неправильно употребляют телеологические термины «средства» и «цели», путая их с совершенно другими категориями причины и следствия, предыдущего и последующего. В. Парето в своем разделении человеческих действий на логические и нелогические говорит о «субъективных» и «объективных» целях, имея в виду под «субъективной целью» сознательную цель, и под «объективной целью» любое последствие действия. Согласно ему, объективная цель обнаруживается даже там, где нет субъективной цели, например в рефлексах людей и животных. Можно справедливо говорить об объективных последствиях или следствии рефлекторного действия или предшествующих и последующих действий в хронологической последовательности; но как можно говорить об «объективной цели» или «намерении» в связи с действиями, лишенными какого-либо сознательного намерения или цели? Термин «объективная цель» является столь же парадоксальным, как «безрукая рука» или «непреднамеренное намерение». Он требует, чтобы мы рассматривали как телеологическое и антропоморфическое любое нетелеологическое физическое и биологическое явление. Тем самым он лишает телеологические явления их преднамеренного характера, дифференцирует идентичные явления и приводит нас к туманной псевдоконцепции универсальных средств и целей, лишенных какого-либо точного значения. В результате, когда это «непреднамеренное намерение» используется как фундаментальная категория в любом анализе, за этим следует масса других ошибок, как в случае В. Парето и других теоретиков. 3). Большая часть даже сознательных действий не является преднамеренными по мотивации или характеру. Большинство действий людей и животных совершается не ради достижения какой-то цели, но в ответ на самые разные мотивации. Действия, направленные к определенной цели или ради чего-либо, нужно отличать от действий из-за чего-то. Дело в том, что способность вызывать эмоции и через них вызывать действия свойственна не только идеям по поводу будущего, но и в не меньшей степени идеям по поводу прошлого, как, например, в случае памяти о перенесенном оскорблении. Если данное действие вызывает в другом человеке чувство ненависти, негодования, презрения, восхищения или любви, то эмоция проявляется в форме негодования, презрительных или хвалебных слов или в акте нанесения удара, аплодирования, поцелуя или объятия, без какой-либо мысли о достижении некоей цели. На самом деле если бы человек захотел выразить презрение, справедливое негодование или восхищение ради той или иной цели, то это бы определенно свидетельствовало о том, что его поведение не является искренним и есть лишь чистая поза или бурлеск. Многие формы человеческого поведения по самой своей природе исключают преднамеренную мотивацию перед лицом будущего и предполагают мотивацию, идущую от прошлого опыта. Все такие мотивации и действия, где стимулирующие идеи, образы и эмоции основаны скорее на прошлом опыте и событиях, чем на будущих целях, названы Л. И. Петражицким «фундаментальными мотивациями и действиями», в отличие от преднамеренных, где идеи и представления всегда относятся к будущему [185] .
185
Имеются в виду идеи Л. И. Петражицкого, изложенные им в книге «Теория права и морали». Спб, 1910.
Сознательные, но непреднамеренные действия можно также проиллюстрировать на примере действий, совершенных в противоречии с целями человека. Человек, страдающий алкоголизмом, видя бутылку спиртного, не может удержаться перед искушением и пьет, нарушая свою открыто признанную цель воздерживаться от употребления спиртного. Толстяк или обжора ест искушающую его еду, несмотря на свое решение продолжать придерживаться ограничивающей диеты. Распутник грешит, несмотря на свое решение исправиться. Сражающийся бежит от врага, несмотря на свое решение храбро сражаться. Во всех этих случаях сознательная цель нарушается открытым поведением, равно сознательным, но не преднамеренным. Реальная мотивирующая сила — это не цель, а биологическое побуждение, условный рефлекс (или привычка) или определенный объективный стимул, такой, как алкоголь, обнаженное тело, искушающая еда или устрашающее животное или враг.
Существует распространенное убеждение, что делать что-либо без цели — это нонсенс. Но природа действовала бы очень глупо с точки зрения сохранения и развития жизни, если бы организмы были устроены так, что никакое действие не было бы возможно без преднамеренного расчета. Такая ситуация привела бы к колоссальной трате жизненной энергии и времени, особенно разрушительной, когда безопасность или успешное осуществление биологических функций требуют мгновенного приспособления к обстоятельствам. Сложный психический процесс преднамеренной мотивации требует сравнительно долгого времени. Что бы произошло с человеком, если бы ему пришлось претерпевать такую задержку, перед тем как отпрыгнуть, заслышав гудок автомобиля, или увернуться от неожиданного удара, самоочевидно.
Другой вид сознательной, но непреднамеренной мотивации — это «действенная», «самодостаточная» или «нормативная» мотивация, если пользоваться терминологией Л. И. Петражицкого. Здесь роль идей и образов, которые стимулируют процессы формирования эмоций и через них вызывают действия, играют роль самих образов действия. Если честному человеку предлагают взятку, чтобы он совершил акт клеветы, подлога или отравления, сам образ или мысленное представление о таком злодейском деянии вызывает отталкивающие, ингибирующие эмоции. Эти эмоции часто достаточно сильны, чтобы свести на нет привлекательность взятки или других наград, предлагаемых путем преднамеренной утилитарной мотивации. Другие «действенные» идеи, например, относящиеся к хорошим, благородным или героическим действиям, вызывают соответствующие эмоции и приводят к свершению соответствующих действий. Идеи этого рода проявляются часто в форме суждений, одобряющих или отвергающих соответствующее действие не как средство к данной цели, а само по себе: например, «лгать стыдно», «ты не должен лгать» или «всегда говори правду». Такая самодостаточная нормативная мотивация, состоящая просто из «ты должен» или «ты не должен», применяется к поведению детей так же, как и к поведению взрослых людей. Исследования Ж. Пиаже показывают, что первая стадия в моральном развитии детей — стадия их «гетерономной» моральности — состоит именно из таких нормативных суждений и мотиваций, где правила (даваемые взрослыми) рассматриваются как священные. Около 67 процентов всех их норм нормы этого типа [186] . Большая часть норм поведения взрослых также имеет этот характер, остальные складываются из самодостаточных норм, навязываемых утилитарными и другими соображениями. Суждения, основанные на таких «действенных» идеях и эмоциональной привлекательности или неприязни, можно назвать «нормативными суждениями». Как показал Л. И. Петражицкий,
186
Piaget J. The Moral Judgment of the Child. L., 1932. P. 312.
Вышесказанного достаточно, чтобы показать ошибочность мнения, что все сознательные действия являются преднамеренными. Если мы предписываем должное значение терминам «преднамеренный» и «телеологический» коррелирующим с ними терминам «средства» и «цель», тогда становится понятно, что сознательные действия не всегда являются преднамеренными и что сознательные мотивации, названные Л. И. Петражицким «фундаментальными», «действенными» и «нормативными», являются непреднамеренными. Мы придем к тому же выводу, если подойдем к проблеме с позиции теории И. Павлова об условных и безусловных рефлексах.
В свете этого вывода неадекватность схемы «средств и цели», даже в применении к сознательным действиям и социальным отношениям, очевидна. Поскольку базовая посылка неправильна, результатами этого псевдотелеологического анализа социальных явлений можно либо пренебречь, либо считать их искажающими реальность. Эта схема применима и полезна лишь в отношении преднамеренных явлений, но они составляют лишь небольшую часть социокультурных явлений.
Значения и ценности, находящиеся над биофизическими свойствами взаимодействующих индивидов, формируют второй компонент социокультурных явлений. Значения можно классифицировать следующим образом: 1) когнетивные значения в узком смысле слова, такие, как значение философии Платона, христианского символа веры, математической формулы или теории прибавочной стоимости Маркса; 2) значимые ценности, такие, как экономическая ценность земли или другой собственности, ценность религии, науки, образования или музыки, демократии или монархии, жизни или здоровья; 3) нормы, на которые ссылаются как на стандарт, такие, как нормы права и морали, нормы этикета, технические нормы или предписания по конструированию механизмов, написанию стихотворения, приготовлению мяса или выращиванию овощей. Эти три класса значений являются неотъемлемыми аспектами всех значимых явлений. Любое значение в узком смысле слова является ценностью (когнитивной или иной). Любая ценность предполагает норму по ее реализации или отвержению, например, ценности богатства, царства божия, добродетели, здоровья и соответствующие им средства достижения или избегания таких целей. С другой стороны, любая норма — юридическая, этическая, техническая или любая другая — непреложно является значением, позитивной или негативной ценностью. Поэтому термины «значение», «ценность» и «норма» будут использоваться попеременно, чтобы обозначить весь класс значимых явлений [187] , наложенных на биофизические свойства индивидов и предметов, действий и событий.
187
Предпринятое Ф. Теннисом деление социальных явлений на пять классов социальные общности («община» — Gemeinschaft и «общество» — Gesellschaft), социальные отношения, нормы, ценности и стремления (Bezugsgebilden) — несовершенно. Его разделение того, что я называю «значимым компонентом», на нормы, ценности и стремления — несколько лучше. Однако его понятие «стремления» очень неясно. Классификация значений (в родовом смысле) на нормы, значения и ценности кажется более логически обоснованной (см.: Tonnies F. Einfuhrung in die Soziologie. Stuttgart, 1931).
Лишенные своих значимых аспектов, все явления человеческого взаимодействия становятся просто биофизическими явлениями и в таком качестве образуют предмет биофизических наук. Преднамеренное или непреднамеренное, мотивированное солидарностью или антагонизмом, осуществляемое в целях сотрудничества или нет, гармоничное или дисгармоничное, порожденное любовью или ненавистью, договорное или общинное, религиозное или нерелигиозное, моральное или аморальное, научное или художественное — такие социокультурные характеристики являются неотъемлемой частью не биофизических свойств взаимодействия, а значимого компонента, заложенного в них. То же верно и относительно всех социальных систем взаимодействия, таких, как государство, семья, церковь, университеты, академии наук, политические партии, рабочие союзы, армии и флоты. В химическом пространстве нет научного или философского элемента, нет профсоюзной молекулы, нет образовательной или религиозной реакции. В физическом пространстве нет таких явлений, как государство или церковь, нет преднамеренных, этических, антагонистических или солидарных, договорных или художественных взаимоотношений. В биологическом мире нельзя найти религиозной клетки, юридической хромосомы, моральной ткани, политического органа, биологических видов профсоюзов или университетов или — если биологию лишить ее антропоморфических элементов — никаких солидарных или антагонистических, договорных или общинных отношений [188] .
188
Как мы увидим, то, какие отношения являются солидарными, а какие антагонистическими, определяется не столько природой открытых действий и реакциями, сколько их внутренними значениями. Открыто мы можем различать действия и реакции лишь в смысле пространственного подхода сближения, расхождения и отвлечения от участников взаимодействия. Однако, если мы назовем все взаимодействия, участники которых сближаются друг с другом, солидарными, тогда две армии, сближающиеся в смертельной битве в тесном пространстве, представляют наиболее солидарное взаимодействие, в то время как армии, удаляющиеся одна от другой после прекращения огня, представляют антагонистическое взаимодействие. Без значимого компонента мы не можем сказать, какие реакции являются солидарными, а какие антагонистическими, и если мы все же попытаемся это сделать, то результат будет абсурдным. По этой причине характеристика ассоциативных процессов как тех, в которых участники сближаются друг с другом, а диссоциативных как тех, где они расходятся, оказалась совершенно неудовлетворительной. Это было хорошо показано Л. фон Визе и Г. Беккером.
Лишенное своего значимого компонента «Государство» Платона становится материальным объектом (книгой) с определенными физическими и химическими свойствами. Ника Самофракийская оказывается не более, чем куском мрамора, хоть и с определенной геометрической формой и определенным физико-химическим строением.
Девятая симфония Бетховена состоит из комплекса звуков, то есть воздушных волн различной длины и амплитуды. Национальный флаг становится просто куском материи, привязанным к палке. Сотрудничество становится «сложением или умножением сил», война — «вычитанием сил»; социальная организация — «эквилибром сил»; право — «корреляцией сил» [189] , сознание — «агрегацией электронов и протонов» (А. Вейсс); эмоция — определенным «отношением стимул-ответ» (В. Хантер); страх — «поведением носителя определенных характеристик, реагирующего на стимул из определенных характеристик внутри определенного поля сил» (Г. Лундберг) и т. д. Короче, без компонента значения все социокультурные явления становятся чисто физическими или биологическими. В таком виде они справедливо исследуются лишь биофизическими науками, категории и законы которых применимы к людям, рассматриваемым лишь как организмы или агрегации материи [190] .
189
Воронов Б. Основания социологии. Спб., 1909; Wiese L. von, Вескег Н. Systematic Sociology. N. Y., 1932. Р. 5 and 37.
190
«Социальная ценность противостоит естественным явлениям, которые имеют содержание, но, будучи частью природы, не являются значимыми для человеческой деятельности и расцениваются как не имеющие ценности; когда природные явления приобретают значения, они становятся социальными ценностями», — заявляют У. Томас и Ф. Знанецкий. Можно лишь пожалеть, что они не извлекли соответствующих выводов из этого убедительного принципа (Thomas W. Znaniecki F. The Polish Peasant. N. Y., 1927. V. 1. P. 21)..