Челтенхэм
Шрифт:
Но тут уж Дин возроптал. Бог весть почему, но идея стать отцом неведомо кого вызвала у него решительный протест, и на сей раз, плюнув на дипломатию, он прямо это высказал.
Нулевой эффект. Холодильник, под завязку набитый впечатляющего вида медицинскими снадобьями для приведения Черри в состояние, необходимое для назначенной на ближайшее время ответственной миссии, без слов сказал Дину, что крайняя точка возврата пройдена. Мудрая поговорка не зря ставит впереди совет, а уж за ним – любовь. Где кончается совет, там очень быстро кончается и любовь – идиллия приказала долго жить. Не ведающая сантиментов интуиция повела его к самому незатейливому и действенному выходу.
Ни баснословно
Да, это была буря, двенадцатибалльная штормовая компенсация за последние годы тягостного штиля с Черри. Скандалы, страдания, обиды, бесконечные выяснения отношений – бурлящий поток энергии. В пылу ссоры Айрис не желала знать никаких запретов, никакой красной черты – лишь бы настоять на своем, уязвить здесь и сейчас. Их еще не сложившаяся семья напоминала государство, где за переход улицы в неположенном месте можно запросто получить двадцать лет каторги.
Айрис годилась ему в дочери – правда, в очень взрослые дочери. Однажды, благодаря многолетней привычке засекать время, Дин обнаружил, что во время одной из перепалок она отрыдала четыре часа подряд. Рекорд, восхитился контактер. Но только с Айрис он мог говорить о мучающих его кошмарах, депрессиях и видениях. Заводить об этом разговор с Черри ему бы и в голову не пришло. Впоследствии Диноэл так сказал Олбэни Корнуольскому:
– Да, она растравила мои болячки, но, прах дери, мне впервые не надо было делать вид, будто их нет.
Что ж, он любил ее – любил так, как никогда не любил Черри: увлеченно переживал, ссорился, мирился, оправдывался, доказывал. К тому же тоска и уныние наконец-то покинули его постель. И все же воспринять их отношения до конца серьезно Диноэл не мог. Серьезно было с Черри. Да, буйство страсти, да, возможно, надолго, но все равно не то. Трон Черри оставался свободным, свою корону она унесла вместе с обручальным кольцом. Дин поймал себя на том, что во время очередного скандала был готов с недоумением сказать: как ты можешь чего-то от меня требовать? Ты не Черри! Он испытывал странную смесь вины и оскорбленности, даже когда Айрис брала в руки вещь, которой прежде касалась Черри.
Возможно, со временем это и прошло бы, бог весть, Диноэл потом еще долго терзал себя сомнениями, но ясно было одно: времени, отпущенного им судьбой, оказалось явно недостаточно. Айрис готовилась к их совместной жизни очень серьезно – если эпоха Черри была эпохой путешествий, то эпоха Айрис – это эра магазинов и торговых центров. Едва Дин возвращался из очередной командировки, они мчались покупать посуду, столовое серебро, всевозможные принадлежности для кухни, вовсю шла подготовка к ремонту (все, с таким весельем сделанное в доме под руководством Черри, вызывало у Айрис презрение с изрядной долей отвращения), шло обсуждение, надо ли покупать вторую машину и кто за кем будет заезжать – но запас горючего в баке их отношений подходил к нулю.
Да, ссоры и скандалы. Они неизбежно оставляют осадок, который копится, копится и в какой-то момент достигает критической массы. Мятежный просит бури, но даже самый мятежный однажды скажет, что хорошенького понемножку. Дину хватало неприятностей на службе, дела спектров шли все хуже и хуже, а тут личная жизнь превратилась в кадриль на минном поле. Нельзя не иметь возможности расслабиться, никакие, даже самые прекрасные чувства не
Короче, еще даже толком не наступившая семейная жизнь вымотала Дина до предела. Почему он вообще так долго терпел? Потому что любил, потому что надеялся – вот доругаемся, окончательно разберемся, и вот тут-то… Потому что, пока не было ссор, отношения были такие, что большего Диноэл и желать не смел – какими-то зубчиками, псевдоподиями, вибриссами и еще незнамо чем их с Айрис непростые натуры совпадали почти идеально.
Была, впрочем, еще одна веская причина, которую он скрывал сам от себя. Терпеть выходки Айрис его заставляло жгучее чувство вины перед Черри, желание сделать как можно серьезнее и весомее одну из причин их расставания, доказать кому-то, бог знает кому, что эта новая любовь в чем-то стоила развала его многолетней семейной жизни.
Но вот однажды ударил час. Обсуждали наступающий сезон отдыха, подгонку сроков, и Дин, отодвинув пиццу и пиво, в который раз осторожно предложил договориться по-хорошему и на время отпуска заключить пакт о ненападении – не пожалеем усилий и попробуем прожить две недели мирно. В ответ он получил стандартные вопли и обвинения, понял, что впереди еще одни загубленные каникулы, что все идет по кругу, и в приступе минутного просветления до него дошло, что характер Айрис не изменится уже никогда. Вслед за известным Хосе из новеллы Мериме Дин признал, что его подруга ни в чем не виновата, просто она такая, ее так воспитали, есть, видимо, такие семьи, где скандал – это не событие, а норма общения. Невольно вспоминаются дикие племена, живущие у водопада, – в любом случае, чтобы услышать друг друга, приходится орать. В это же вещее мгновение он ясно ощутил, что резервы исчерпаны и сил для смягчения, удержания обстановки и компромиссов больше нет. Точка. Керосин выбран досуха, пропеллеры остановились в воздухе.
Все для себя решив, Дин не стал звонить с обычными извинениями и расшаркиваниями, и Айрис уже меньше чем через сутки забила тревогу. Не получив ответа на первые вопли, она сообразила, что на сей раз перегнула палку и напрасно посчитала еще не состоявшийся очаг такой уж неприступной крепостью. Ко всему прочему, любила она по-настоящему и наверняка даже сквозь красную пелену гнева различала, где кончается ее власть и начинаются уступки Диноэла. Оценив масштаб угрозы и не жалея телефонных аккумуляторов, она каялась, говорила «бедный ты мой, бедный», клялась, что осознала, обещала стать другой и предлагала начать сначала. До нее стал доходить размер потери. Но Диноэл уже сидел в кабинете у Айвена. Он не представлял себе, как можно что-то начинать заново на том месте, где все вокруг – вода, земля, самый воздух – безнадежно отравлены на много десятилетий вперед. В итоге осталась лишь боль, и еще – два неразделимо перемешанных чувства: страшнейшая злость и досада; двое искренне любящих людей потратили три года, чтобы мучить друг друга, не жалея сил, и еще – нездоровое облегчение от того, что кошмар наконец закончился.
Об Айрис и связанных с ней проблемах Айвен мог лишь догадываться, он думал, что по-прежнему имеет дело с эхом от развода с Черри, но ситуацию понял правильно. Бедняга и не подозревал, каким неприятностям открывает дорогу.
– Траверс, – сказал Айвен. – Самое подходящее место для тебя и твоих бармоглотов.
Да, не раз он потом проклинал свое скоропалительно-недальновидное решение. Вольные шерифы «Спектра» среди анархии Траверса обернулись страшной головной болью для Института. Но все по порядку.