Чем ближе ты находишься - тем меньше видишь
Шрифт:
Но данные о командировках сотрудников, и тем более Джейн Фостер засекречены, даже секретарь, его давний знакомый, не может ему ничего сказать: “Эрик, друг, ты ведь понимаешь, как все серьезно”. Эрик пытается связаться с Дарси, но та тоже не в курсе происходящего. Да, Джейн ей звонила, да, говорила о командировке, но Дарси отказалась по семейным обстоятельствам, поэтому никаких подробностей девушка не знает. Похоже, что Джейн сама сознательно скрыла свои следы. Что за ребячество?
Тор мрачно выслушал рассказ астрофизика по Скайпу. Да, теперь он с особым рвением осваивал это средство связи. Видеть собеседника, хотя и с помехами из-за расстояния, было все же лучше, чем просто слышать. Так можно было быть уверенным,
И Джейн… Он обидел её, очень обидел, сделал больно, не смог защитить. Кто же он после этого. Что делать сейчас он не знал.
В противовес Наташе, которая тоже не знала, что делать, но наслаждалась этим незнанием. Внутри неё зародилась новая жизнь, маленький человечек, который увидит свет только зимой. Наташа, когда остается одна, осторожно прикасается к своему животу, задирает футболку и смотрит в зеркало. Она читает форумы для беременных. Она заглядывает на сайты интернет-магазинов детской одежды. Она думает, что стоит выбрать место, куда она уедет, когда особое положение перестанет быть секретом в силу объективных причин. Другой город или другая страна? Там, где её никто не знает, где никто не будет мешать её тихому счастью. Но потом она вспоминает о команде, о своих обязанностях, об Алисе, за которой должна присматривать. Странно, что она будто забыла о Стиве.
Наташа перебирает имена, тихо-тихо произносит их и представляет, как будет держать на руках малыша с таким именем. Ее, конечно же, не интересует, кто это будет: мальчик или девочка, она выстрадала эту жизнь внутри себя, и не важно, кто, важно, чтобы был здоровый. “Ма-ма, ма-ма…” – в её мечтах лепечет крохотное чудо с большими влажными глазами и пухлыми щечками. И смешно причмокивает во сне, как это делает иногда Стив. “Мамочка” – бросается в объятия ребенок, когда она приезжает забрать после школы. Тонкие волосы и маленькие ладошки, в которых не удержишь толстую книжку, поэтому мама посадит на колени и почитает тебе, пока ты рассматриваешь яркие картинки. А когда ты уснешь, она отнесет тебя в кроватку и поцелует в лобик. Ей так хочется скорее почувствовать, как он толкнется, тронет её изнутри, будто скажет: “Мама, я здесь!”
И ещё сильнее она хочет взять свое дитя на руки, увидеть и почувствовать, как крохотные влажные пальчики цепляются за её палец, а маленький беззубый ротик открывается в приветственном плаче. “Привет, малыш, привет, мой хороший”.
Женщина вздрагивает, когда рука, обнимающая её всю ночь, соскальзывает с талии, но не шевелится. Это Стив встает на пробежку, она уже привыкла. Каждое утро, в одно и то же время, ни минутой позже, ни минутой раньше. Сама же Наташа предпочитает тренажеры и понежится в постели подольше, тем более что сейчас нужно изменить нагрузки. Но через несколько минут после ухода Роджерса она просыпается от голода. Что ж, если малыш хочет кушать, то не стоит его ограничивать. Приходится выбираться из теплой постели буквально через силу под бодрое ворчание желудка.
Чай с черной смородиной, хлопья, бутерброд с ветчиной и остатки печенья из заветной коробочки. Они растягивали это удовольствие, как могли, но теперь Шутер дома, и можно надеяться на свежую порцию одурительно вкусной выпечки. Наташа смотрит на свой завтрак, потом переводит взгляд на пейзаж за окном. Давно уже светло, но вид восходящего солнца, которое скоро вновь будет выжигать улицы, тянет полюбоваться на него ближе. Поэтому она берет свой чай, зажимает подмышкой коробку с печеньем и идет на крышу. Утро не желает быть до конца хорошим, потому что на крыше уже стоит с утренним кофе Барбара.
–
Бобби лишь кивает в ответ, расправляя на коленях свежую газету. Обычно утреннюю почту приносит Стив, когда возвращается с пробежки, как давно на ногах Морс, если уже поднялась с прессой? Но вместе с этим Наташа замечает расцарапанные руки бывшей жены Бартона. Глубокие свежие царапины длинными алыми чертами пересекают предплечья от запястий до локтей и дальше.
– С кем подралась? – слова срываются с языка прежде, чем Вдова успевает их осознать.
– Посетила техно-вечеринку, - глухо отзывается Барбара, не отрываясь от газеты.
– Хорошо повеселилась, я так посмотрю, - Нат скрывает усмешку белой с голубым рисунком чашкой. – Какой результат?
– Пять минут, - ей приходится отложить газету, когда становится понятно, что так просто от разговора с “коллегой” не отделаться.
– Мало. Алиса держится больше получаса. Пять минут… - Романофф качает головой, что-то прикидывая, - получается, что тебя убили почти сразу.
– Я не думала, что придется сражаться с машинами. Тем более с такими огромными. Кто придумал это? Я могу предположить, что механические монстры это заслуга Старка, но мерзкое сочетание с плотью и техникой? Чья это извращенная фантазия?
– Ты думаешь, что мы здесь в игры играем? – получается зло, но гормональный взрыв, происходящий в её организме способен и не на такое. Наташа спокойно собирает мелкие кусочки со дна коробки, но внутри бушует вулкан. – До появления Тора никто из нас не имел дела с космическими технологиями. До атаки на Нью-Йорк мы не сталкивались с космическим вторжением. Нас вообще многому не учили, мы не имеем шансов борьбе со многими вещами. Но так получилось, и не известно, что нас ждет дальше. Если это будут роботы, то без сомнения, мы будем к этому готовы.
– Вы сумасшедшие. Эта техно-вечеринка, ваши голограммы, которые могут убить… Какие еще у вас есть развлечения? Одну ночь в году вы бегаете друг за другом с ножами и топорами?
– Нам хватает линчевателей в обычной жизни. А если ты хотела поиграть, то могла бы выбрать стандартную одиночную тренировку без голограмм, или пойти в спортзал. Все же, то, что делаем мы, тебе не по плечу.
Барбара забирает свою чашку и газету и уходит с террасы. Наташа улыбается и расслабляется. Пикировка с утра бодрит не хуже крепкого кофе. Может, она не права, может, не следовало так поступать, но какая разница, Нат носит под сердцем долгожданное дитя, она имеет право на взрывы настроения.
Все они имеют право на такие взрывы, и не важно, кто окажется в эпицентре. У каждого это выражается по-своему. Кто-то, как Наташа, язвит и ругается. Кто-то, как Пеппер, поджимает губы и черкает в листах на планшете. Кто-то, как Алиса, идет в спортзал.
Шутер просыпается, когда за окном еще по-летнему темно. Из-за травмы она сбила весь режим, бодрствуя по ночам. Или вернулась к старому порядку. Пока они спали, Клинт умудрился сплестись с ней ногами и почти подмять под себя. Ал снился кошмар, поэтому проснуться с душном плену чужих рук и ног было пугающе странно. Обычно она брыкалась и кричала, и тогда Бартон быстро просыпался, обнимал и шептал успокаивающие глупости на ухо, пока Шутер приходила в себя. В этот раз она не кричала, молчала, парализованная не ужасом, не страхом, а… безнадежностью? Она привыкла сражаться, но не сейчас, не теперь, она будто принимала то, что видела во сне и не сопротивлялась. Это было не будущее прошлое, мир не горел в огне и не тонул в крови. Мир жил своей жизнью, в единственном настоящем, которое он знает. И только Алиса хотела умереть, уже знала, что костлявая в балахоне стоит за её спиной и монотонно точит косу, и лягание это совпадает с последними ударами сердца жертвы – ровное и спокойное, неторопливое.