Чемоданчики

Вот и заканчивается их последнее лето.

Давид понимает это, но что толку?; вот идёт он сейчас по Шахтинску возле строящегося сельско-хозяйственного университета, куда уже в следующем учебном году будет съезжаться молодёжь с ближайших деревень, чтобы учиться, а затем вернуться в родное село, завести семью, устроиться на высокооплачиваемую работу и пахать на благо малой родины; шутка!: все прекрасно понимают, что деревенская молодёжь едет сюда, потому что не хочет оставаться в родной глуши, где пять домов на всю деревню (ни работы, ни новых знакомств, ни возможностей); хех!, возможности!: каждый молодой, уважающий себя человек считает, что там, где он родился, нет возможностей; деревенская молодёжь не видит в своём маленьком посёлке возможностей и едет сюда, в город Шахтинск; в свою очередь, жители города Шахтинск не видят в шахтёрском городке возможностей и едут в областной центр, в город N; в свою

очередь, жители города N не видят в своей столице маленькой области никаких возможностей и едут в столицу или в Россию, в Сибирь, благо граница недалеко (благо для них): едут в Омск, в Новосибирск, в Барнаул, в Томск, в Кемерово; ну, а сибиряки, в свою очередь, считают свой таёжный край дырой и не видят тут никаких возможностей; да что там сибиряки!: однажды девочка из города Казани, прям как в одной поэме, сказала Давиду, что даже в Третьей Столице молодые люди не видят возможностей и по возможности уезжают в Санкт-Петербург или в Москву; интересно, а москвичи и петербуржцы видят в двух столицах какие-нибудь возможности или улетают за границу?; интересно, а немцы, французы, итальянцы видят у себя: в Германии, во Франции, в Италии – возможности или валят в Штаты?; интересно, а американцы видят в своей державе возможности или бегут к немцам, французам, итальянцам?; вообще на этой планете есть город, в котором молодёжь видит возможности???; в свою очередь, Давид считает, что в его городе нет возможностей.

А что вообще такое возможности? Вот бегут молодые ребята: Давид, Герман, Фима, Саша, Рафаэль – бегут, кроссовки шлёпаются о мокрый асфальт; бегут, сами не знают куда: то ли за своими мечтами, то ли от собственных отражений в лужах. Давид мечтает снимать кино, Герман – стать величайшим футболистом, Рафаэль хочет денег, Саша желает душевного покоя, а Фима сам не знает, чего хочет. И каждый мечтает уехать из Шахтинска, выбиться в люди, найти возможности. Но ведь прежде, чем искать возможности, нужно найти самого себя. А почему они уверены, что нашли самих себя?

Давид перегнал всех. Добежал до перекрёстка и остановился под светофором. Красный свет освещал его силуэт. Он смотрел вдаль, на бегущие фигуры. Вот сумасшедшие, куда вы бежите на красный?, подумал он и захохотал. В душе же он плакал. Последнее лето. Завтра они пойдут в выпускной класс, а через год расстанутся, поступят в университеты и разъедутся по городам. И возможно больше никогда не встретятся. Они так ждут это часа: когда настанет взрослая жизнь, когда начнут сбываться их мечты. Но сложно попрощаться с тем, что сопровождало тебя всю жизнь: школа, друзья, семья. И даже Шахтинск. Ребята настигли Давида. Кто-то крикнул, что осталась минута. Они обняли друг друга за плечи и встали в круг. Рафаэль вытянул руку с часами вперёд. Секундная стрелка стремительно бежала к двенадцати. Все закричали:

Пять!

Четыре!

Три!

Два!

Один!

Наступило первое сентября. Ребята скакали по дороге, кричали, обнимались; вода из луж всплёскивалась у них под ногами.

Вот и закончилось их последнее лето.

Я люблю поезда. Трамваи. Метро. Паровозы. Стук колёс о рельсы. Лёгкое покачивание вагона. Прогулки зевак в коридорах. И знойную духоту купе. Поезда вообще представляют собой концепцию идеальной человеческой жизни – движение по заранее проложенной полосе, знание следующего поворота и спокойствие за завтрашний день, я же не таков; так вышло, что по воле судьбы я стал писателем, представителем самой бесполезной профессии в мире, а потому я больше не имею права на тихую размеренную жизнь, мой жизненный опыт равняется качеству написанных мною книг и мне часто приходится вляпываться в разнообразного рода авантюры, чтобы банально было о чём писать и тем самым поддерживать количество хлеба с сахаром на моём столе. Придирчивый читатель явно поморщится и задаст вопрос: а почему я собственно не полетел на самолёте? Ответ будет прост. На самолёт у меня не хватило денег.

Но мы подъезжаем к пункту назначения. Я кладу стопку бумаги на дно чёрного чемоданчика и ставлю на них печатную машинку. Оставшийся путь погляжу в окно. В бескрайней казахской степи, расплывшейся океаном, средь изящных холмов, возвысившихся

морскими волнами, раскинулся маленький городок; жёлтые огоньки, гуляющие в тумане, возвещают, что дикая степь здесь заканчивается и начинается жизнь. Шахтинск. Город, где я родился. Большинство людей знает его как провинциальный шахтёрский городок. Молодёжь называет его величайшей дырой, из которой им когда-то предстоит выбраться. Работяги, стуча себя в грудь, кричат, что это будущая энергетическая столица. Для меня же Шахтинск – город, где самая прекрасная осень. А разве осень в провинции может быть иной?

Каждая из этих оценок справедлива. Шахтинск уже давно стал энергетическим центром страны. Многочисленные электростанции, выросшие вокруг города, как грибы, снабжают энергией всю область и больше. Уголь, что здесь добывают, не высокого качества, но его много и он дёшев, и его покупают. Молодёжь страдает здесь страшной скукой, и, чтобы как-то с ней справиться, бродит по улицам днём и ночью; и даже русский народ, любящий стабильность, обратился в казахских кочевников. И от этой всенародной праздности город живёт: его улицы всегда заполнены людскими потоками; гуляя по его окрестностям, стоит смотреть по сторонам, чтобы Вас не сбила группа велосипедистов или скейтбордистов, или бегунов. Их же родители, напротив, всегда чем-то заняты: плотный рабочий график и домашние дела почти напрочь искоренили пьянство. Но, как известно, наши недостатки – прямое продолжение наших достоинств. Рыночная экономика построила город по заветам великих антиутопий. Центральный район, утопающий в неоновых вывесках, собирает в себе всех бездельников города; они ежедневно, ежечасно, ежеминутно тратят родительские деньги, набивают ими карманы людей благородных кровей, обосновавшихся в высоких поместьях на краю города, где степные ветра отгоняют от них испарения разрезов, шахт, электростанций. Растратив родительские деньги, подростки возвращаются в родные дома, старые советские постройки, давно провалившие все проверки и получившие статус аварийных домов. Летом сюда заползают насекомые и прочие гады, а зимой холод и ветра остужают жителей до костей; те же обставляют квартиры нагревателями, заставляющими электростанции работать на полную катушку. Ежедневно домохозяйки протирают подоконники и, помимо пыли, видят на тряпках чёрную угольную сажу, осевшую на поверхности, а до этого, летающую в воздухе, в воздухе которым дышат местные жители. Отсюда, Шахтинск занимает одно из ведущих мест в стране по заболеваемости раком лёгких. Новый онкологический центр, построенный в ближайшем посёлке, считается лучшим в стране, из-за чего сюда слетаются богачи со всех уголков постсоветского пространства, не оставляя свободных коек для местных жителей. Скука, одолевшая молодёжь, заставляет их искать счастье в подпольных кальянных и в наркотиках. Здесь лучше не ходить одному по ночам – рискуете нарваться на нож, а после Ваш убийца будет каяться в суде и говорить, что не понимал, что делал; и он действительно раскаивается, и он действительно не понимал, что делал. Конечно, читатель, умудрённый жизненным опытом, может заметить, что подобное творится в любом городе. И будет прав. Но Шахтинск – город небольшой, а потому все процессы в этом террариуме протекают быстрее и нагляднее.

Ну, здравствуй, Шахтинск! Любимый город!

Поезд остановился. Я вздохнул. Возвращение к Шахтинску, к моему старому другу, представляется мне очень волнительным. Я взял кейс с печатной машинкой и большой советский чемодан, с которым уезжал когда-то. По перрону плывёт лёгкий туман, а в нём бегают тёмные силуэты, обнимаются, плачут, радуются. Меня же никто не встречает: я не сообщил о своём приезде.

У вокзала нас встречает стая таксистов. Стоит пассажирам только выйти, как они набрасываются на них, и без каких-либо вопросов хватают чемоданы, нагружают ими багажники, а пассажиры, словно загипнотизированные, садятся к ним в машины и диктуют адреса, не спрашивая сколько будет стоить дорога, и совершают тем самым величайшую глупость.

Моё внимание привлёк полный мужчина с густой щетиной у зелёного запорожца. Он не бегал за мной, не выхватывал из рук чемодан, потому я сразу ему доверился. Его зовут Мухаммед, он чеченец с Припяти (так мы в детстве называли район на краю города).

– Езжайте через улицу Маркса, – попросил я, когда мы выехали из территории вокзала. – Хочу посмотреть, как изменился город.

Мухаммед усмехнулся.

– Не думай, брат, что увидишь там что-то новое.

Я понимал, что вряд ли центральная улица обросла новыми постройками: я хотел знать, сохранил ли город прежний дух, но Мухаммеду я не стал этого говорить, боялся, что он меня не правильно поймёт.

– На вахту приехал, брат?

Я дружелюбно улыбнулся ему.

– Нет, я не рабочий, я писатель.

Мой собеседник никак не отреагировал на своеобразность моей профессии.

– Разве сейчас кто-то читает?

Я не стал объяснять ему специфику книжного бизнеса, чем нам, писателям, приходится заниматься, чтобы как-то прожить, боялся, что ему это будет неинтересно, а я по долгу службу привык заинтересовывать читателя, собеседника. Поэтому, ответил просто:

– Читают.

Он снова никак не отреагировал на мои слова.